Важнейшие произведения

21.02.2021 - В Раздел критики добавлена статья В.Ф. Ходасевича о Дмитрии Мережковском, добавлена статья Михаила Цетлина о Дмитрии Мережковском. Исправлены неточности в ранее размещенных материалах.

15.07.2019 - В биографии Дмитрия Мережковского исправлена ошибка.

12.02.2018 - Добавлен ряд открытых писем Мережковского, а также фрагменты личной переписки.

28.01.2017 - Добавлено произведение "Рождение богов. Тутанкамон на Крите" и роман "Мессия".

27.01.2016 - Добавлена масса публицистических и критических материалов Дмитрия Мережковского.

05.02.2014 - Добалены новые стихотворения Мережковского.

31.12.2010 - Коллектив редакторов сайта сердечно поздравляет всех с наступающим Новым Годом!

14 декабря. Николай первый - Мережковский Д.С.

Царство Зверя

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

Однажды, часу в одиннадцатом ночи, вошли в камеру Голицына комендант Сукин с плац-майором Подушкиным и плац-адъютантом Трусовым; сняли с него кандалы, а когда он переоделся из арестантского платья в свое, - опять надели.

- В жмурки поиграем, ваше сиятельство, - ухмыльнулся плац-майор, завязал ему глаза платком и надел черный миткалевый колпак на голову.

Подхватили под руки, вывели во двор, усадили в сани и повезли.

Проехав немного, остановились. Подушкин высадил арестанта и взвел на крыльцо.

- Не споткнитесь, ножку не зашибите, - хлопотал заботливо.

Провел через несколько комнат; в одной слышался скрип перьев: должно быть, это была канцелярия; усадил на стул, снял повязку.

- Обождите, - сказал и вышел.

Сквозь дырочку в зеленых шелковых ширмах Голицын видел, как шмыгали лакеи с блюдами, - должно быть, где-то ужинали, - и флигель-адъютанты с бумагами. Конвойные провели арестанта, закованного так, что он едва двигался; лицо закрыто было таким же черным колпаком, как у Голицына.

Он долго ждал. Наконец, опять появился Подушкин, завязал ему глаза и повел за руку.

- Стойте на месте, - сказал и отпустил руку.

- Откройтесь, - произнес чей-то голос.

Голицын снял платок и увидел большую комнату с белыми стенами; длинный стол, покрытый зеленым сукном, с бумагами, чернильницами, перьями и множеством горящих восковых свечей в канделябрах. За столом - человек десять, в генеральских мундирах, лентах и звездах. На председательском месте, верхнем конце стола - военный министр Татищев; справа от него - великий князь Михаил Павлович, начальник штаба - генерал Дибич, новый С.-Петербургский военный генерал-губернатор - Голенищев-Кутузов, генерал-адъютант Бенкендорф; слева - бывший обер-прокурор Синода, князь Александр Николаевич Голицын - единственный штатский; генерал-адъютанты: Чернышев, Потапов, Левашев и, с краю, флигель-адъютант полковник Адлерберг. За отдельным столиком - чиновник пятого класса, старенький, лысенький, - должно быть, делопроизводитель.

Голицын понял, что это - Следственная комиссия, или Комитет по делу Четырнадцатого.

С минуту длилось молчание.

- Приблизьтесь, - проговорил, наконец, Чернышев торжественно и поманил его пальцем.

Голицын подошел к столу, нарушая звоном цепей тишину в комнате.

- Милостивый государь, - проговорил Чернышев после обычных вопросов об имени, возрасте, чине, вероисповедании, - в начальном показании вашем генералу Левашеву вы на все предложенные вопросы сделали решительное отрицание, отзываясь совершенным неведением о таких обстоятельствах, кои...

Голицын, не слушая, вглядывался в Чернышева: лет за сорок, а хочет казаться двадцатилетним юношей; пышный черный парик в мелких завитках, как шерсть на барашке; набелен, нарумянен; бровки вытянуты в ниточки; усики вздернуты, точно приклеены; желтые, узкие с косым, кошачьим разрезом, глаза, хитрые, хищные. "Претонкая, должно быть, бестия, - подумал Голицын. - Недаром говорят, самого Наполеона обманывал".

- Извольте же объявить всю истину и назвать имена ваших сообщников.

Нам уже и так известно все, но мы желаем дать вам способ заслужить облегчение вашей участи чистосердечным раскаянием.

- Я имел честь доложить генералу Левашеву все, что о себе знаю, а называть имена почитаю бесчестным, - ответил Голицын.

- Бесчестным? - возвысил голос Чернышев с притворным негодованием. - Кто изменяет присяге и восстает против законной власти, не может говорить о чести! Голицын посмотрел на него так, что он понял: "Над арестантом закованным можешь ругаться, подлец!" Чернышев чуть-чуть побледнел сквозь румяна, но смолчал, только переложил ногу на ногу и потрогал пальцами усики.

- Вы упорствуете, хотите нас уверить, что ничего не знаете, но я представлю вам двадцать свидетелей, которые уличат вас, и тогда уже не надейтесь на милость: вам не будет пощады! Голицын молчал и думал со скукой: "Дурацкая комедия!"

- Послушайте, князь, - в первый раз поднял на него глаза Чернышев, и узкие, желтые зрачки сверкнули злостью, уже непритворною, - если вы будете запираться - о, ведь мы имеем средства з а с т а в и т ь вас говорить!

- "В России есть пытка", об этом мне уже намедни генерал Левашев сообщил. Но ваше превосходительство напрасно грозить изволите: я знаю, на что иду, - ответил Голицын и опять посмотрел ему прямо в глаза. Чернышев немного прищурился и вдруг улыбнулся.

- Ну, если не хотите имена, не соблаговолите ли сказать о целях Общества? - заговорил уже другим голосом.

Обдумывая заранее, как отвечать на допросе, Голицын решил не скрывать целей Общества. "Как знать, - думал, - не дойдет ли до потомства прозвучавший и в застенке глас вольности?"

- Наша цель была даровать отечеству правление законно свободное, - заговорил, обращаясь ко всем. - Восстание Четырнадцатого - не бунт, как вы, господа, полагать изволите, а первый в России опыт революции политической. И чем была ничтожнее горсть людей, предпринявших оный, тем славнее для них, ибо хотя, по несоразмерности сил и по недостатку лиц, вольности глас раздавался не долее нескольких часов, но благо и то, что он раздался и уже никогда не умолкнет. Стезя поколениям грядущим указана. Мы исполнили наш долг и можем радоваться нашей гибели: что мы посеяли, то и взойдет...

- А позвольте спросить, князь, - прервал его Александр Николаевич Голицын, дядюшка, с таким видом, как будто не узнал племянника, - если бы ваша революция удалась, что бы вы с нами со всеми сделали, - ну, хоть, например, со мной?

- Если бы ваше сиятельство не пожелали признать новых порядков, мы попросили бы вас удалиться в чужие края, - усмехнулся Голицын-племянник, вспомнив, как некогда дядюшка бранил его за очки. "И свой карьер испортил, и меня, старика, подвел!"

- Эмигрировать?

- Вот именно.

- Благодарю за милость, - встал и низко раскланялся дядюшка.

Все рассмеялись. И начался разговор почти светский. Рады были поболтать, отдохнуть от скуки.

- Ah, mon prince, vous avez fait bien du mal a la Russie, vous l'avez reculee de cinquante ans*, - вздохнул Бенкендорф и прибавил с тонкой усмешкой: - Наш народ не создан для революций: он умен, оттого что тих, а тих оттого что не свободен.

_______________

* Ах, князь, вы причинили столько зла России, вы удалились на пятьдесят лет назад (фр.).

- Слово "свобода" изображает лестное, но неестественное для человека состояние, ибо вся жизнь наша есть от законов натуральных беспрестанная зависимость, - проговорил Кутузов.

- Я математически уверен, что христианин и возмутитель против власти, от Бога установленной, - противоречие совершенное, - объявил дядюшка.

А великий князь повторил в сотый раз анекдот о жене Константина - Конституции. И государев казачок "Федорыч", Адлерберг, захихикал так подобострастно, беззвучно, что поперхнулся, закашлялся.

Председатель Татищев, "русский Фальстаф", толстобрюхий, краснорожий, с губами отвисшими, дремавший после сытного ужина, вдруг приоткрыл один глаз и, уставив его на Голицына, проворчал себе под нос:

- Шельма! Шельма! Голицын смотрел на них и думал: "Шалуны! Ну да и я хорош: нашел с кем и о чем говорить. Не суд и даже не застенок, а лакейская!"

- Не будете ли добры, князь, сообщить слова, сказанные Рылеевым в ночь накануне Четырнадцатого, когда он передал кинжал Каховскому, - вдруг среди болтовни возобновил допрос Чернышев.

- Ничего не могу сообщить, - ответил Голицын: решил молчать, о чем бы ни спрашивали.

- А ведь вы при этом присутствовали. Может быть, забыли? Так я вам напомню. Рылеев сказал Каховскому: "Убей царя. Рано поутру, до возмущения, ступай во дворец и там убей". Помните? Что ж вы молчите? Говорить не хотите?

- Не хочу.

- Воля ваша, князь, но вы этим вредите не только себе. Отвергнув или подтвердив слова Рылеева, вы уменьшили бы вину его или Каховского и, может быть, спасли бы одного из двух, а запирательством губите обоих.

"А ведь он прав", - подумал Голицын.

- Ну, так как же? - продолжал Чернышев. - Не хотите сказать? В последний раз спрашиваю: не хотите?

- Не хочу.

- Шельма! Шельма! - проворчал себе под нос Татищев.

Узкие, желтые зрачки Чернышева опять, как давеча, сверкнули злостью.

- А княгиня знала о вашем участии в заговоре? - спросил он, помолчав.

- Какая княгиня?

- Ваша супруга, - улыбнулся Чернышев ласково.

Голицын почувствовал, что кандалы тяжелеют на нем неимоверною тяжестью, ноги подкашиваются, - вот-вот упадет. Сделал шаг и схватился рукою за спинку стула.

- Присядьте, князь. Вы очень бледны. Нехорошо себя чувствуете? - сказал Чернышев, встал и подал ему стул.

- Жена моя ничего не знает, - проговорил Голицын с усилием и опустился на стул.

- Не знает? - улыбнулся Чернышев еще ласковее. - Как же так? Венчались накануне ареста, значит, по любви чрезвычайной. И ничего не сказали ей, не поверили тайны, от коей зависит участь ваша и вашей супруги? Извините, князь, не натурально, не натурально! Да вы не беспокойтесь: без крайней нужды мы не потревожим княгини.

"Броситься на него и разбить подлецу голову железами!" - подумал Голицын.

- Ecoutez, Чернышев, c'est tres probable, que le prince n'a voulu rien confier a sa femme et qu'elle n'a rien su*, - проговорил великий князь.

_______________

* Послушайте, Чернышев, очень вероятно, что князь не хотел ни во что посвящать свою жену и что она ничего не знала (фр.).

Он давно уже хмурился, закрываясь листом бумаги и проводя бородкой пера по губам. "Le bourru bienfaisant, благодетельный бука" был с виду суров, а сердцем добр.

- Слушаю-с, ваше высочество, - поклонился Чернышев.

- Завтра получите, сударь, вопросные пункты; извольте отвечать письменно, - сказал Голицыну, подошел к звонку и дернул за шнурок.

Плац-майор Подушкин с конвойными появились в дверях.

- Господа, вы меня обо всем спрашивали, позвольте же и мне спросить, - поднялся Голицын, обвел всех глазами с бледной улыбкой на помертвевшем лице.

- Что? Что такое? - опять проснулся Татищев и открыл оба глаза.

- Il a raison, messieurs. Il faut etre juste, laissons le dire son dernier mot*, - улыбнулся великий князь, предвкушая один из тех "каламбурчиков-карамбольчиков", коих был большим любителем.

_______________

* Он прав, господа. Нужно быть справедливым, дадим ему сказать последнее слово (фр.).

- Да вы, господа, не бойтесь, я ничего, - продолжал Голицын все с тою же бледной улыбкой, - я только хотел спросить, за что нас судят?

- Дурака, сударь, валяете, - вдруг разозлился Дибич. - Бунтовали, на цареубийство злоумышляли, а за что судят, не знаете?

- Злоумышляли, - обернулся к нему Голицын, - хотели убить, да ведь вот не убили же. Ну, а тех, кто убил, не судят? Не мысленных, а настоящих убийц?

- Каких настоящих? Говорите толком, говорите толком, черт вас побери! - окончательно взбесился Дибич и кулаком ударил по столу.

- Не надо! Не надо! Уведите его поскорее! - вдруг чего-то испугался Татищев.

- Ваши превосходительства, - поднял Голицын обе руки в кандалах и указал пальцем сперва на Татищева, потом на Кутузова, - ваши превосходительства, знаете, о чем я говорю? Все окаменели. Сделалось так тихо, что слышно было, как нагоревшие свечи потрескивают.

- Не знаете? Ну, так я вам скажу: о цареубийстве одиннадцатого марта тысяча восемьсот первого года.

Татищев побагровел, Кутузов позеленел; оба как будто привидение увидели. Что участвовали в убийстве императора Павла Первого, об этом знали все.

- Вон! Вон! Вон! - закричали, повскакали, замахали руками.

Плац-майор Подушкин подбежал к арестанту и накинул ему колпак на голову. Подхватили, потащили конвойные. Но и под колпаком Голицын смеялся смехом торжествующим.

<<Предыдущая глава

Оглавление

14 декабря (Николай первый). Читать далее>>