Важнейшие произведения

21.02.2021 - В Раздел критики добавлена статья В.Ф. Ходасевича о Дмитрии Мережковском, добавлена статья Михаила Цетлина о Дмитрии Мережковском. Исправлены неточности в ранее размещенных материалах.

15.07.2019 - В биографии Дмитрия Мережковского исправлена ошибка.

12.02.2018 - Добавлен ряд открытых писем Мережковского, а также фрагменты личной переписки.

28.01.2017 - Добавлено произведение "Рождение богов. Тутанкамон на Крите" и роман "Мессия".

27.01.2016 - Добавлена масса публицистических и критических материалов Дмитрия Мережковского.

05.02.2014 - Добалены новые стихотворения Мережковского.

31.12.2010 - Коллектив редакторов сайта сердечно поздравляет всех с наступающим Новым Годом!



На правах рекламы:

информация от партнеров здесь

И свои не приняли

Служение Господне - Мережковский Д.С.

1932

I

Надвое переламывается служение Господне от Вифсаидского вечера до Капернаумского утра.

В начале было Слово, и Слово было у Бога (Ио. 1,1).

В первой половине служения - Слово сказанное, во второй - сделанное; в первой - Слово низошло в мир, во второй - стало плотью; слышимое Слово - в первой, во второй - вкушаемая Плоть.

Плоть Мою ядущий пребывает во Мне, и Я - в нем. - Ядущий Меня жить будет Мною (Ио. 6, 56-57), -

это не мог бы сказать никакой человек в теле трехмерном, во времени, в истории; это мог сказать только человек на той последней черте, где время соприкасается с вечностью. Вот для чего и нужно связующее, между Вифсаидским вечером и Капернаумским утром, звено - Хождение по водам.

II

И переправившись на ту сторону (озера) моря, прибыли в землю Геннисаретскую (Мк. 6, 53).

Может быть, в какой-то одной, все для них решающей, огненной точке "экстаза", "исступления", "выхождения из себя", переправились "на ту сторону" не только моря, но и мира.

Когда же вышли из лодки, тотчас, узнав Его, люди обежали всю окрестность ту и начали приносить больных...
...И просили Его, чтоб им прикоснуться хотя бы к краю одежды Его. И которые прикасались к Нему, исцелялись (Мк. 6, 54-56).

Многим, вероятно, из тех пяти тысяч, что, прождав Его всю ночь на горе Хлебов, сошли, в поисках за Ним, в Капернаум, казалось, что они нашли Его не совсем таким, каким оставили вчера. Новое что-то, как бы не сошедший с лица Его отблеск Божественного Свечения, могло им забрезжить, хотя и очень смутно, как солнце рыбам сквозь воду:

Равви, когда Ты сюда пришел? -

в этом явном вопросе слышится, может быть, тайный: "Где Ты был? что с Тобой произошло?"

III

Часто, весной, на Геннисаретском озере, после таких мгновенных бурь при безоблачном небе, какая, вероятно, была в ту ночь, наступает вдруг тишина бездыханная. В воздухе теплеет, низкие тучи сгущаются, и сеет мелкий дождь как из сита, заволакивая свинцовой пеленой горы и озеро. Если и это Капернаумское утро было таким, то, может быть, люди, сошедшие с горы Хлебов, вспоминая, здесь, на скучной земле, как райский сон, то, что было вчера, - едва не наступившее царство Божие, испытывали, как после пьяного пира, похмелье.
Все, как всегда, и еще скучнее, в это дождливое утро в Капернауме-городке: так же медные денежки звякают на таможенном прилавке при входе в городок; так же римские трубы играют в казармах унылую зорю; так же пахнет соленой и вяленой рыбой в тесных и темных улочках, где прохожий ступает осторожно, чтобы не запутаться ногою в рыбачьих сетях и о рыбью чешую не поскользнуться.
Все, как всегда. Но может быть, сошедшим с горы чудится что-то в лице земли и неба едва уловимое, новое, так же как в лице Иисуса; как будто чуть-чуть переменилось, передвинулось все, грозно для одних, а для других желанно.

Иисус вошел в синагогу (Ио. 6, 59), -

и народ - за Ним; не все пять тысяч, конечно, а лишь несколько сотен, которые могли в ней поместиться, в том числе фарисеи и книжники, учителя Израиля. Только, вероятно, немногие, с надеждой и страхом, большинство же, с праздным любопытством, ждут, чем кончится сегодня то, что началось вчера: будет ли Иисус царем, наступит ли царство Божие?

IV

Что произошло в синагоге? Очень вероятно, что в свидетельстве о том IV Евангелия мы имеем дело с исторически подлинным ядром воспоминания, хотя и закутанным в покровы мистерии. Лучшая порука в том - совпадение свидетельства Иоаннова с Марковым, вопреки различным степеням их приближения к тому, что нам кажется "исторически подлинным".

Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе (Ио. 6, 30), -

спрашивает Иисуса народ в синагоге. Так, по Иоанну, а по Марку:

Вышли фарисеи, начали с Ним спорить и требовали от Него знамения с неба, искушая Его (Мк. 8, 11).

Это происходит, по свидетельству Марка, хотя и не в самом Капернауме, а где-то поблизости от него, на берегу Геннисаретского озера, в неизвестных, кажется, самому Марку, "пределах Далмануфских" (8, 10), и не после первого умножения хлебов близ Вифсаиды, а после второго, в Десятиградии; но, так как первое и второе слиты в одно у Иоанна, то эта разница двух свидетельств несущественна. В главном же оба согласны; требуемое "знамение с неба" есть исходная точка всего, что произойдет и чем решится земная судьба Иисуса.

V

С тем же исторически подлинным ядром воспоминания мы имеем дело и в другом глубоком совпадении синоптиков с IV Евангелием.
Очень знаменательно и не случайно, конечно, целых шесть согласных свидетельств (по два - в первом и втором Евангелии, по одному - в третьем и четвертом) изображают теми же почти словами Евхаристическое действие Господа перед Умножением хлебов:

Взял пять хлебов... взглянув на небо, благословил и преломил хлебы, и дал ученикам Своим (Мк. 6, 41; Мт. 14, 19).

То же действие изображается и в Тайной Вечере, у синоптиков. Обе вечери соединяются повторением слов: "преломил, благословил", ἒκλασεν ευχάριστη, - в одно таинство - Евхаристию. Если же мы имеем в Евангелиях, хотя бы отчасти, "Воспоминания Апостолов", по слову Юстина, то в этом соединении Вифсаидской вечери с Тайною могло уцелеть исторически подлинное воспоминание о том, что действительно испытывали первые свидетели обоих событий1.
Двое учеников, по воскресении Господа, пройдя с таинственным Спутником шестьдесят стадий, пяти-шестичасовой путь, от Иерусалима до Эммауса, и не узнав Учителя ни по лицу, ни по голосу, тотчас узнают Его по тому, как Он благословляет и преломляет хлеб за вечерью, - видимо, для них давно привычному и незабвенно-памятному действию (Лк. 24, 13-31). Если так, то предсмертная Тайная Вечеря - не первая и не единственная, а одна из многих. Если же в IV Евангелии не повторяется о ней свидетельство Синоптиков, то это еще не значит, что оно здесь отвергнуто.

Приимите, ядите; сие есть тело Мое (Мк. 14, 22), -

этим словам Иисуса, сказанным, по свидетельству Синоптиков, на Тайной Вечере, соответствуют слова Его, сказанные, по свидетельству IV Евангелия, в Капернаумской синагоге:

хлеб, который Я дам, есть плоть Моя (Ио. 6, 51).

Хлеб Вифсаидской вечери - плоть Капернаумской утрени.
Если тот, неизвестный нам, творец IV Евангелия, которого мы называем "Иоанном", в этом прав, то очень вероятно, что Иисус, в последний год жизни Своей, от Вифсаидской Пасхи до Иерусалимской, готовил учеников к последней Тайной Вечере, - к тому, чтобы они поняли, что значит: "приимите, ядите; сие есть Тело Мое". Этого они не могли бы понять в Иерусалиме, если бы уже раньше, в Капернауме, а может быть, и еще много раз, не слышали: "хлеб, который Я дам, есть плоть Моя". Только постепенно и медленно могло войти это неимоверное слово в их душу и плоть.
Если все это действительно так, то и в этом согласии Марка-Петра с Иоанном мы прощупываем исторически подлинное ядро воспоминания сквозь все покровы мистерии: не было бы и Тайной Вечери, не будь Капернаумской утрени.

VI

...Начали же иудеи спорить между собою: "как Он может дать нам есть плоть Свою?" (Ио. 6, 52).

Спор их между собою кончается спором с Иисусом. Так у Иоанна; почти так же у Марка:

вышедши, фарисеи начали с Ним спорить (8, 11).

Марк не говорит, о чем, но более чем вероятно, что и этот спор, после Умножения хлебов, так же как тот, Капернаумский, относится к непостижимому для иудеев смыслу Вифсаидской вечери: "Хлеб, который Я дам, есть плоть Моя". Спор, начатый в Капернауме, в предсмертную Пасху Господню, кончается в Иерусалиме, в Пасху смертную, и опять-таки более чем вероятно, что Иисус знает уже тогда, в Капернауме, чем и где кончится спор.
Если и это действительно так, то и здесь, в Иоанновом свидетельстве, мы заглядываем так глубоко, как, может быть, нигде в Евангелии, сквозь мистерию в историю; открываем и здесь ту невидимую точку, как бы ось, на которой вращается вся жизнь человека Иисуса, а потом разбивается, как задевшая осью колеса за мету ристалища, колесница. Снова и здесь, еще яснее, страшнее, мы понимаем, что значит для нас и для всего человечества: "жизнь Иисуса не кончена, но, едва начатая, прервана".

VII

Что исторически подлинное ядро в этом соединении Вифсаидской вечери с Тайною, возможно не только в воспоминаниях учеников, но и в сознании самого Учителя, нами прощупано верно, видно также из того, что первое дошедшее до нас изображение Евхаристии, в катакомбных росписях, есть Умножение хлебов2, а весь евхаристический опыт первохристианства, насколько мы можем судить о нем, по учению древнейших Отцов, от Юстина Мученика до Иринея Лионского, ученика учеников "Иоанновых", вытекает не из Тайной Вечери синоптиков, а из Капернаумской утрени IV Евангелия3.
Это значит: каждая церковная обедня - обед Вифсаидский; в каждой Евхаристии все еще совершается и будет совершаться до конца времен Умножение хлебов, - вечно неудающееся и возобновляемое, с надеждой, что удастся, наконец, когда-нибудь, царство Божие на земле, как на небе; разрешение того, что мы называем так плоско и грубо "социально-экономической проблемой"; вместо нашего равенства в рабстве и ненависти - "коммунизма" сатанинского, равенство в любви и свободе - Коммунизм Божественный; вечное воздыхание мира:

да приидет царствие Твое.

VIII

Это говорил Он в синагоге, уча в Капернауме (Ио. 6, 59).
Рабби Иешуа учит народ в синагоге, "по обыкновению Своему" (Лк. 5, 16) и всех тогдашних учителей Израиля, в субботние дни: значит, и этот Капернаумский день - суббота, а канун его, день Вифсаидской вечери, - пятница, должно быть, предпасхальная. Ровно через год, в Страстную Пятницу, по свидетельству IV Евангелия, вопреки синоптикам, - в тот самый день, когда заколается Пасхальный агнец, распят был Иисус. Вот что значит, в самом начале Иоаннова свидетельства о Вифсаидской вечере и Капернаумской утрене, как бы мимоходом оброненный намек:

приближалась же Пасха, праздник Иудейский (6, 4).

Пасха против Пасхи, Агнец против Агнца: таков для Иоанна смысл обеих Пятниц, - первой, Блаженной, Вифсаидской, едва не исполнившей весть о царствии Божием, и последней, Голгофской, Страстной.

Кость Его да не сокрушится, -

вспомнит Иоанн (19, 36) пасхального Агнца (Исх. 12, 46), свидетельствуя о неперебитии голеней Распятого. Агнцева плоть вкушаема, по закону Моисееву, вместе с "опресночным хлебом", азимом: здесь уже дано в прообразе будущее соединение хлеба с Плотью:

хлеб, который Я дам, есть плоть Моя.

Если же сердцу человека Иисуса ближайшее из всех пророчеств - Исаиино, об "Агнце, взявшем на Себя грех мира" (53, 6-7), то, может быть, и для самого Иисуса, так же, как для Иоанна, тайна Вифсаидской вечери открывается в Капернаумской утрене.

Ядущий Меня жить будет Мною, -

говорит уже не только человек Иисус, во времени, в истории, но и закланный от создания мира, Агнец, - в вечности, в мистерии,

IX

"Не бо врагом Твоим тайну повем", - молятся причастники. Мог ли Сам Господь поведать тайну Свою врагам?

Не давайте святыни псам, и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями (Мт. 7, 6).

Это делать другим не велит; как же делает Сам? Чтобы ответить на этот вопрос, с такою же нерелигиозной, а, может быть, и неисторической, легкостью, с какою отвечает на него почти вся евангельская критика наших дней, вспомним, что во всякой человеческой толпе, кроме "псов" и "свиней", могут быть и дети Божии, а в этой Иудейской, - больше, чем в какой-либо другой, потому что "спасение от Иудеев" (Ио. 4, 22). Вспомним, что люди, только что сошедшие с горы Хлебов, были там уже на один волосок от царства Божия; ели хлеб с неба вчера, и сегодня все еще верят, что Иисус может сделать то, чего не сделал Моисей, - дать людям "истинный хлеб, сходящий с небес".

Равви! подавай нам всегда такой хлеб (Ио. 6, 33-34).

Вспомним, что в какой-то одной, внутренней, огненной точке экстаза, "выхождения из себя", может быть, весь народ, так же как Иисус с Двенадцатью, сойдя с горы, "переправился на ту сторону" не только моря, но и мира; что-то и для всего народа переменилось, передвинулось в мире; что-то увидел и он в лице земли и неба, чего не видел еще никогда. Вспомним, что Иисус говорит, и народ слушает Его, уже не совсем во времени, в истории, хотя еще и не совсем в вечности, в мистерии, а на сумеречной между ними границе, - там, где мы никогда не бывали, а потому и не знаем, что здесь может и что не может быть сказано.
Левые критики утверждают, будто бы Господь всегда говорит одним и тем же голосом, который слышится им у синоптиков; но наблюдение это поверхностно и недоказуемо. Более, чем вероятно, что, когда близким Иисуса кажется, что Он "вышел из Себя", "сошел с ума" (Мк. 3, 21), то Он говорит уже и здесь, у синоптиков, иным голосом, может быть, тем самым, который слышится нам в IV Евангелии.
Вспомним, наконец, что, когда на вопрос иудеев, в Капернаумской синагоге:

что нам делать, чтобы творить дела Божьи? -

Иисус отвечает:

вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого послал Бог (Ио. 6, 28-29), -

то Он говорит уже не только слушающим Его иудеям, но и всему Израилю - всему человечеству. Стены синагоги бесконечно, в эту минуту, раздвигаются для нас, так же, как для самого Иисуса; мы знаем, знает и Он, что будет услышан до пределов земли и до конца времен.
Вспомнив все это, мы, может быть, поймем, что Иисус, хотя и не знал, - не хотел, не мог, не должен был знать, - примет ли Его мир или не примет, но должен был открыть миру тайну Свою:

Я есмь хлеб жизни: приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать вовек (Ио. 6, 35).

Это и значит: Иисус, в то Капернаумское утро, должен был говорить так, как Он говорит в IV Евангелии.

X

Было, может быть, серенькое утро; был скучный день, и наверное, - жалкая толпа иудеев, для Рима - мира - уже и тогда, как теперь, отверженного племени "жидов". И самый жалкий из них, самый отверженный, был "маленький Жид", бывший каменщик, рабби Иешуа, - и были эти неимоверные, ни на что земное не похожие, самые нечеловеческие, нездешние слова, какие когда-либо были и будут сказаны, решающие судьбы мира на веки веков. Только один Человек на земле, Он, - больше никто никогда, в этом чудо, - мог их сказать:

Плоть Мою ядущий и кровь Мою пиющий имеет жизнь вечную, и Я воскрешу Его в последний день:
Ибо плоть Моя истинно есть пища, и кровь Моя истинно есть питие.
Плоть Мою ядущий и кровь Мою пиющий во Мне пребывает, и Я в нем.
Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мною.
Сей-то есть хлеб, сшедший с небес (Ио. 6, 54-58).

Слушают иудеи в синагоге, слушает все человечество до пределов земли и до конца времен; слушает - не слышит: видит - не узнает:

Не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и мать мы знаем?
Как же Он говорит: "Я сшел с небес"?
...Как может Он дать нам есть плоть Свою?
...Какое жестокое слово! Кто может это слушать? (Ио. 6, 42; 52; 60).

Εκληρὸς λόγος, "жестокое", "жесткое", как бы каменное, слово, непонятное, нерастворимое ни в разуме, ни в сердце человеческом. Плоть человечью есть, кровь человечью пить, чтобы спастись, - не надо ли "сойти с ума", чтобы это понять и принять? Вот когда Он "вышел из Себя", "сошел с ума", не только для близких, но и для всего Израиля - всего человечества. Здесь же, в Капернаумской синагоге, год назад, тоже в день субботний, первый день служения Своего, исцелил Он бесноватого, и вот теперь кажется Сам бесноватым.
Теперь узнали мы, что бес в Тебе (Ио. 8, 52), -

думает, может быть, уже не только Иуда Дьявол.

Бесом Он одержим и безумствует; что слушаете Его? (Ио. 10, 20),-

может быть, тогда уже говорят, в Капернаумской синагоге, шепотом, как потом скажут громко, во всем Израиле - во всем человечестве.
"Кто может это слушать?" - ропщут, а все-таки слушают. Будь Он просто "сумасшедший", "бесноватый", - руки на него наложили бы, как некогда хотели это сделать близкие Его. Но это не так просто: все еще помнят, как вчера, а может быть и сегодня, только что надеялись, что Он - Мессия, царь Израиля. Чем пристальнее вглядываются в Него, тем больше недоумевают: "Кто это? что это?" В том-то и ужас их, что не могут решить, кто Он, - Сын Божий или "сын дьявола"; только жмутся друг к другу, глядя на Него, дрожат, как овцы в загоне, пустившие к себе нечаянно льва; только чувствуют, что пахнет от Него миром нездешним, как от человека, вошедшего прямо с крещенской стужи в теплую комнату, пахнет морозом. Так же и у них, как у Двенадцати в лодке, когда они увидели Его, идущего по водам, волосы на голове дыбом встают от неземного ужаса: так же и они готовы закричать: "призрак! phantasma!" и бежать от Него, как от страшилища.

XI

Знает ли Он это? И если знает, то зачем выбирает, как будто нарочно, самые для них "жестокие", невыносимые, непонятные слова: как будто не может насытиться соблазном их, возмущеньем и ужасом?4 Видит, что каждое слово Его - острый нож для них, и все глубже вонзает его в сердца их и переворачивает в нем.
Вместо обычных для еды человеческой слов: ἐσθιεῖν, φαγεῖν, и без того уже страшных в этом сочетании слов: "есть плоть Мою", "есть Меня", - употребляет еще страшнейшее, только для еды звериной обычное слово: τρώγειν, "пожирать". Так в греческом подлиннике; так же, конечно, и в арамейском. Кто бы ни был творец IV Евангелия, в этом не мог не ослышаться, неверно запомнить или сочинить от себя: слишком это страшно, соблазнительно, и потому, незабвенно-памятно, подлинно. И уж конечно, тоже не случайно слово это повторяется в четырех стихах (54-58) четыре раза, один за другим:

Плоть Мою пожирающий... имеет жизнь вечную...
Плоть Мою пожирающий... пребывает во Мне, и Я в нем.
...Пожирающий Меня, жить будет Мною.
...Пожирающий хлеб сей, жить будет вовеки.

Что это значит?

Господь Бог твой (Израиль) есть огнь пожирающий (Исх. 4, 24).

Огнь Божий - любовь. Огнем пожирается все, что горит, а любовью - все, что любит. Всею плотью и кровью своей любящей хочет соединиться с любимым, как огонь соединяется с тем, что горит, пожирающий - с пожираемым. Кто знает, какое блаженство больше - любить или быть любимым, пожрать или быть пожранным? Но лютее ненависти кажется любовь тому, кто не любит: самые нежные слова любви - самые жестокие; и бежит нелюбящий от любви, как от огня.
Вот неизвестнейшая мука Иисуса Неизвестного; казаться не тем - обратным тому, что Он есть; любящему казаться ненавидящим, пожираемому - пожирающим. Это и значит:

В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал.

XII

Если мы верно угадали тайну "Атлантиды", "Запада", - обетование первому человеку первого человечества, Адаму-Атланту:

Семя Жены сотрет главу Змия, -

то люди, от начала мира, знали так же несомненно, что Христос будет, как мы знаем, что Он был.
Если мы угадали верно тайну "богов Атлантиды" - Озириса, Таммуза, Адониса, Аттиса, Митры, Диониса, - Боговкушение, Теофагию, то люди, от начала мира, алкали Плоти Омна, как хлеба алчет умирающий от голода; жаждали Крови Его, как умирающий от жажды жаждет воды. Когда же Сын пришел, чтобы дать людям Плоть и Кровь Свою, не узнали Его и не приняли.

XIII

Как соблазнительно "жестокое" слово Господне о Плоти и Крови Его не только для иудеев, но и для ближайших учеников Его, из которых многие, после того слова, -

отошли от Него, и уже не ходили с Ним, -

видно по заключительным словам Иисуса, измененным в нашем каноническом чтении:

Это ли соблазняет вас?..
Дух животворит, плоть не пользует ни мало. Слова, которые Я говорю вам, суть дух и жизнь (Ио. 6, 61-63).

Если бы это действительно сказал Иисус, то Он не только смягчил бы "жестокое" слово, как бы Сам ужаснувшись его, но взял бы его назад, уничтожил вовсе, отрекся от Себя самого; таинство Плоти и Крови понял бы "духовно", иносказательно. А если так, то незачем было бы Ему ни рождаться, ни умирать, ни воскресать во плоти. Слишком явное противоречие это почувствовал древнейший Сиро-Синайский кодекс, и сделал попытку восстановить подлинные слова Господни:

Дух животворит плоть. Как же вы говорите: "Плоть не пользует нимало?"6

Когда священнослужитель прободает копием проскомидийного Агнца на жертвеннике, то предстоящие ему Херувимы и Серафимы закрывают лица свои, в ужасе:

Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным.

"Ядущий Меня жить будет Мною". - "Кто может это слушать?" Слушаем, но уже не слышим; так привыкли - оглохли, за две тысячи лет. Дальше иудеев, дальше язычников, мы, христиане, от того жесточайшего-нежнейшего слова любви. В скольких беспечных причастников, как в Иуду на Тайной Вечере, вошел сатана!
- "Вы сегодня причащались?" - "Да, сподобился". - "Поздравляю". И дело с концом, а завтра, может быть, вторая всемирная война. "Все будут убивать друг друга" - это вавилонское пророчество исполняется над нами так, как ни одно из пророчеств.
Слово о вкушаемой Плоти Господней - одно из тех слов Его, которые кажутся обращенными к нам больше, чем к кому-либо другому, за две тысячи лет христианства. Хотим не хотим, мы сделаем выбор между спасением и гибелью: поймем, что значит: "Ядущий Меня жить будет Мною", - или себя пожрем.

XIV

Все ли единодушны в толпе иудеев, слушающих Иисуса, в то Капернаумское утро? Нет, не все.

...Стали спорить между собою, говоря: как может Он дать нам есть плоть Свою?

Спорят - значит, несогласны: одни ближе к Нему, другие дальше. Приняли Его и узнали, может быть, только те, кого называет Он "младенцами":

утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам (Мт. 11, 25).

Но решают, увы, в делах человеческих, и в этом деле решат, не младенцы, а взрослые.
Что произошло тогда в Капернаумской синагоге, мы не знаем с точностью; знаем только, по свидетельству Иоанна, что

с этого времени, многие из учеников отошли от Него, и уже не ходили с Ним (6, 66).

Если отошли, отпали самые близкие, то тем более далекие - весь народ. Как произошло отпадение, мы можем отчасти догадываться, по свидетельству того же Иоанна.
"Как может Он дать нам есть плоть Свою" - начали спорить между собою": значит, уже не с Ним. Молча слушают Его, с возрастающим недоумением и ужасом. Очень вероятно, что, когда отзвучали последние слова Его:

никто не может прийти ко Мне, если то не будет дано ему от Отца Моего (Ио. 6, 65), -

наступила вдруг такая тишина, что слышался только однозвучный шелест дождя на дворе синагоги. Вслушиваясь в эту тишину, вглядываясь в отдельные лица и в общее лицо толпы, враги Его, книжники и фарисеи, "мудрые и разумные", могли торжествовать; дело Его, казалось им, проиграно. Взял певец фальшивую ноту, глупость сказал умный человек, и наступило вдруг неловкое молчанье, а здесь - еще хуже.
Несколько месяцев назад, по исцелении сухорукого, в день субботний, в этой же Капернаумской синагоге, -

вышедши, фарисеи немедленно составили с иродианами заговор против Него, как бы Его погубить (Мк. 3, 6).

Заговора теперь не нужно: сам Себя погубил. Был вчера Мессия, царь Израиля, а сегодня - ничто.
Притчу о недостроенной башне могли бы Ему сегодня напомнить и фарисеи: положил основание и не мог совершить, и все видящие то посмеются, говоря: "начал строить, и окончить не мог". Только что было страшно, а теперь смешно: так думали враги Его, или, может быть, только хотели бы думать так.

XV

Вышел Иисус из синагоги, вместе с двенадцатью последними, от Него не отошедшими, верными Ему, - в том числе и с Иудой: этот не отойдет от Него; будет верен Ему до конца.
Вышли и фарисеи. С тихой и жадной усмешкой следят за Ним, должно быть узнали: как идет Он по тесной улочке Капернаума-городка, под дождем, ступая босыми ногами по грязным лужам, низко опустив голову, точно под навалившейся вдруг неимоверной тяжестью.
Быстрым шагом уходит, точно бежит от Своих, от братьев, как братоубийца Каин:

ныне проклят ты отземли... будешь на ней скитальцем (Быт. 4,11), -

Вот когда исполнилось над Ним пророчество:

паче всякого человека обезображен был лик Его, и вид Его - паче сынов человеческих...
Презрен был и умален пред людьми, и мы отвращали от Него лицо свое (Ис. 52, 14; 53, 3).

Радуются враги Его, а что, если бы узнали, что тридцати лет не пройдет, как один из них же, рабби Савл, скажет миру:

Бог посадил Его одесную Себя, на небесах.
...И дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Ефес. 1, 20-22; 2, 9-10).

XVI

Вышли из Капернаума-городка на большую дорогу двенадцать нищих бродяг, а впереди них - Тринадцатый. Сам, должно быть, не знал, куда идет, - только бы прочь от Своих - от Израиля. Может быть, не знали и они; шли этим первым, для них еще неведомым, крестным путем, с таким же недоумением и ужасом, с каким пойдут тем последним, в Иерусалим:

Шел Иисус впереди них, а они недоумевали, и, следуя за ним, ужасались (Мк. 10, 32).

Вдруг остановился, обернулся к ним и, когда они подошли, заглянул в глаза им всем, от Петра, до Иуды, таким глубоким взглядом, каким еще никогда не заглядывал. И сделалась опять такая же тишина, как давеча в синагоге.

Тогда Иисус сказал Двенадцати: не хотите ли и вы отойти от Меня? (Ио. 6, 67).

В миг между вопросом и ответом, снова, как уже столько раз это было и будет, все заколебалось, как на острие ножа; судьбы человечества решались на веки веков; ужас был такой, какого, может быть, не было еще никогда и не будет в мире: что, если и эти Двенадцать последних отойдут, оставят Его одного? Сын Божий пришел спасти мир и не спас, - может ли это быть? Может, если и Бог Всемогущий мир спасти не может насильно; если свободы человеческой в любви не нарушает и Он. Вот что решалось в тот ужасающий миг.

Ныне все народы - как капля из ведра и как пылинка на весах... как ничто перед Ним (Ис. 40, 15-16).

Все народы - все миры. Сколько их уже угасло и еще угаснет, как улетающих под вьюгою искр от ночного костра! Мог бы и наш мир погибнуть так же бессмысленно.

Но Симон Петр ответил:

Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни.

Следующие за тем слова не могли быть сказаны Петром тогда; сказаны были потом, в Кесарии Филипповой. В этом синоптики правее IV Евангелия внешне-исторически; но внутренне все-таки прав Иоанн; эти, еще не сказанные, слова уже прочел Господь в сердце Петра:

и мы уверовали и узнали, что Ты - Христос, Сын Бога Живого (Ио. 6, 68-69).

Это значит: "мир Тебя не узнал - узнали мы".
Ужас миновал - спасся мир.
И дальше пошли, куда глаза глядят, по грязной дороге, под скучным и злым дождем, двенадцать нищих бродяг, а впереди - Тринадцатый, - все, кроме Иуды Дьявола, с такою радостью в сердце, как будто уже наступило царство Божие.

XVII

Здесь начинается вторая, после первой, до Крещения, утаенная жизнь Иисуса; второе "лето Господне", уже не "блаженное", а скорбное; бегство Иисуса от Израиля к язычникам, от своих к чужим; изгнание вольное и невольное. Месяцы этого года, 30-31-го нашего летосчисления, 16-17-го кесаря Тиберия, определяются для нас с почти несомненной исторической точностью: от Пасхи, начала апреля-низана, 30 года, до начала того же месяца 31 года, - 7 апреля, по очень, кажется, древнему, у Климента Александрийского уцелевшему преданию Церкви, о том, когда Иисус был распят7. Кроме этих двух точек есть и третья, в конце скитальческого года, перед последним смертным путем из Капернаума в Иерусалим.

Когда же пришли в Капернаум, то подошли к Петру собиратели дидрахм и сказали: Учитель ваш не даст ли дидрахмы? (Мт. 17, 24).

Это собирание дидрахм, иудейской дани на храм, происходило 15 марта-адара8.
В этот последний год, чем дальше отходит от Иисуса и учеников Его, ближайших свидетелей жизни Его, великое светило Конца - Вечности, тем глубже эта жизнь, вышедшая только что из времени в вечность, снова вдвигается во время, возвращается в нашу историческую оптику времени. Вот почему и в евангельских свидетельствах, чем дальше от конца мира, ближе к концу Иисусовой жизни, тем точнее становится счет времени: месяцы скитаний, недели последнего пути в Иерусалим, дни в Иерусалиме, часы после Гефсимании, минуты на кресте.

XVIII

Оптике времени соответствует и оптика пространства: чем дальше от конца мира, ближе к концу Иисусовой жизни, тем точнее становятся меры, пространственные, географические, в евангельских свидетельствах; видимому для нас все яснее движению во времени соответствует и движение в пространстве, тоже все яснее видимое для нас.
Кажется, по свидетельству Марка-Петра, неразлучного Иисусова спутника, можно проследить почти все пути Его скитаний.
После первого Умножения хлебов, -

отправившись оттуда - (из Капернаума) - пришел в пределы Тирские и Сидонские (Мк. 7, 24).

Значит, от Израиля уходит к язычникам, от своих - к чужим.

Вышедши же из пределов Тирских через Сидон, пошел опять к морю (озеру) Галилейскому, через пределы Десятиградия (Мк. 7, 31),-

на восточном берегу озера, в земле язычников: снова, значит, приближается к Израилю. После второго Умножения хлебов, -

прибыл в пределы Далмануфские (Мк. 8, 10), -

на западном берегу озера: значит, снова уходит от язычников к Израилю, от чужих к своим; но не надолго. После требования знамения с неба фарисеями, -

оставив их, опять вошел в лодку и отправился на ту сторону (озера) (Мк. 8, 13), -

в Вифсаиду Юлию. После исцеления слепого в Вифсаиде, -

пошел... в селения Кесарии Филипповой (Мк. 8, 27).

Значит, опять от Израиля уходит к язычникам.
После исповедания Петра и Преображения, -

вышедши оттуда (из Кесарии), проходили через Галилею (Мк. 9,30).

Значит, опять от язычников - к Израилю. И, наконец, - последний путь в Иерусалим (Мк. 10, 1).
Сам остерегает учеников Своих, посылая их на проповедь:

на путь к язычникам не ходите (Мт. 10, 5), -

и Сам же к ним идет. Но, и покинув, отвергнув Израиля, как будто навсегда, вдруг вспоминает:

Я послан только к погибшим овцам дома Израилева.
...Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам (Мт. 10, 25 -26).

Вот человек Иисус, в человеческой немощи своей, в сомнении, борении с самим Собою.
"Мечется, прячется, как насмерть раненый зверь", - могли бы сказать о Нем враги Его; мог бы сказать Иуда враг, тоже спутник Его неразлучный.

Норы имеют шакалы, и птицы небесные - гнезда, а Сын человеческий не имеет, где приклонить голову (Лк. 9, 57).

То бежит от Израиля к язычникам, то возвращается к нему, как будто подходит к порогу его, с надеждой заглядывает в него, и тотчас опять отходит с безнадежностью; хочет и не может покинуть его навсегда: "слишком любил - перелюбил Израиля".

Сколько раз я хотел собрать детей твоих... и вы не захотели! (Лк. 13, 34).

XIX

Где-то в Тиро-Сидонской области, -

вошедши в дом, не хотел, чтобы кто узнал Его; но не мог утаиться (Мк. 7, 24).

Так же точно, и на последнем пути в Иерусалим, -

проходили через Галилею, παρεπορεύοντο, -

как бы "крадучись", "тайком", минуя населенные места9, -

и не хотел, чтобы кто узнал Его (Мк. 9, 30).

Кажется, ясно, что прячется, но от кого и от чего, - совсем не ясно, и в голову никому не придет, за две тысячи лет, спросить об этом. Смутно помнит Петр-Марк о скитальческих путях Иисуса; помнит еще, куда Он ходил, но зачем, - уже забыл, или не хочет, боится вспоминать. Матфей и о самих путях уже почти забыл, а Лука забыл совсем10.
Внешними только, географическими точками отмечен в евангельских свидетельствах утаенно-скитальческий путь Иисуса, и за две тысячи лет никто не увидит, что эти точки - капли крови; что этот страшно людьми забытый путь на земле Сына человеческого - как бы, в самом деле, насмерть раненого зверя кровавый след.

XX

Медленно великое светило Конца, солнце царства Божия, отходит от земли; медленно понимает Иисус, что время еще не исполнилось, брачный пир не готов: Агнец еще не заклан. С медленно в сердце проникающей горечью видит Он, как поворачиваются люди спиной к царству Божию:

...звать послал... на брачный пир... и не хотели прийти... но, пренебрегши то, пошли, кто на поле свое, а кто на торговлю свою (Мт. 22, 3-5).

Косность и тупость людей бесконечную так испытал на Себе Иисус, как никто11.

Мертвым мертвецов своих погребать предоставь (Мт. 8, 22), -

вот страшное слово Живого в царстве мертвых. Понял Он, что весь Израиль, а может быть, и все человечество - поле мертвых костей.

Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?

Весь труд Его жизни не даром ли? Мир пришел спасти, и не спас? Вот рана в сердце Его, источающая кровь.

XXI

...Не хотел, чтоб кто-либо узнал (Его), ибо учил Своих учеников и говорил им, что Сын человеческий предан будет в руки человеческие, и убьют Его (Мк. 9, 30-31).

Вот для чего уходит от мира, - чтобы остаться наедине с Двенадцатью, учить их и готовить к последнему пути, крестному. Уходит от мира сего, чтобы увести их в свой мир; спасти это последнее, единственное, что осталось у Него на земле. "Мир Его не узнал", - эти узнают; "свои не приняли", - примут эти12.

Зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, - возлюбив Своих, сущих в мире, возлюбил их до конца, -

сказано о всех Двенадцати на Тайной Вечере, -

когда дьявол уже вложил Иуде Симонову Искариоту предать Его (Ио. 10, 13, 1-2).
Знал же Иисус от начала, кто предаст Его.
...Не двенадцать ли вас избрал Я, но один из вас - дьявол (Ио. 6, 64; 70).

Как бы легко мог сказать ему: "уйди"; но вот, не скажет.

Приходящего ко Мне не изгоню вон (Ио. 10, 6, 37).

Будет и его любить до конца - до последнего лобзания, которым тот предаст Его в Гефсимании.
Все они идут за Ним покорно, еще не зная, куда Он ведет их и зачем; молча удивляются-ужасаются, почему ушел Он от царства тогда, на горе Хлебов, и теперь уходит от мира.

Господи! что это, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру? (Ио. 14, 22).

Так же, как братья Его, могли бы и они сказать:

Втайне не делает никто ничего (доброго), но всякий ищет сам быть известным. Если Ты делаешь такие дела, то яви Себя миру (Ио. 7, 4).

Не понимают, ужасаются, а все-таки идут за Ним, куда бы Он их ни повел, потому что любят Его бесконечно.
Может быть, уже и теперь Он говорит им, что скажет в ту предсмертную ночь:

вы - друзья Мои... Я уже не называю вас рабами, потому что раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего (Ио. 15, 15).

Может быть, уже и теперь молится за них, как будет молиться в ту предсмертную ночь:

Отче! Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне.
...Отче Святый! соблюди их во имя Твое... чтобы они были едино, как и Мы (Ио. 17, 1-13).

XXII

Слишком рано, конечно, празднуют враги Его победу над Ним, после Капернаумского утра: только теперь начинается между ними неземной поединок. Только тело врага убивает враг, в поединке земном, а в этом - и тело, и душу; временная жизнь или смерть решается в земном поединке, а в этом - вечная. Если Он - с Богом, то они - с дьяволом, и наоборот. Самое страшное, что может сделать человек с людьми, Он делает с ними, когда говорит:

ваш отец - диавол (Ио. 8, 4).

То же и они делают с Ним, когда говорят:

теперь узнали мы, что бес в Тебе (Ио. 8, 52).

Большего поединка Бога с дьяволом не было в мире и не будет, потому что большей любви, чем у Него, и большей ненависти, чем у них, не было в мире и не будет. Что разжигает их ненависть? Тайный, скрытый от них самих, только изредка, прямо в глаза им заглядывающий, в жилах их всю кровь леденящий ужас: "Кто это? что это? откуда?" Смутно чувствуют они в Нем Существо неземное. То, что говорят им в свое оправдание слуги их, посланные схватить Его и не посмевшие это сделать:

никогда человек не говорил так, как этот Человек (Ио. 7, 46), -

сами они чувствуют, сами признаются:

мы не знаем, откуда Он (Ио. 9, 29).
Кто же Ты? - Долго ли Тебе держать нас в недоумении? (Ио. 8, 25; 10, 24).

Сколько бы ни брали Его - не возьмут: "между них" - сквозь них - проходит как дух. Сколько бы ни убивали Его, - не убьют: все мечи их проходят сквозь Него, как сквозь дух. Сколько бы ни уверяли себя и других, что "в Нем бес", - не уверят: тайное сомнение шевелится в них. Душу бы отдали - и отдадут, чтобы подавить сомнение, но не подавят.

Всякий грех и хула простятся человекам...
Но кто будет хулить Духа Святого, тому не будет прощения вовек (Мт. 12, 31; Мк. 3, 29), -

слышат приговор Его над собою.

Идите от Меня, проклятые, в огнь вечный (Мт. 25, 41).

Этим-то вечным огнем и распаляется их ненависть. Вот чем Он держит их за сердце.

XXIII

Но и они держат Его. "Ваш отец - дьявол", - кому Он это говорит, - всем ли иудеям? Но "от Иудеев спасение" (Ио. 4, 22). На две половины делится для Него не только Израиль, но и все человечество - на пшеницу и плевелы, сынов Царства и сынов Лукавого, смешанных так, что не различить.

...Хочешь ли, пойдем, выберем их?
...Нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали с ними и пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы (Мт. 13, 28-30).

Кто пшеница, кто плевел, не знает и Он; борется с врагом неуловимым. Сколько бы ни брал его - не возьмет; сколько бы ни убивал - не убьет. Плевел сегодня - завтра пшеница; в Иуду вошел сатана сегодня, а завтра войдет в Петра, и ему скажет Господь: "Отойди от Меня, сатана!"
Вот чем и они держат Его за сердце - плевелом-пшеницей: Иудой Дьяволом - Иудой Возлюбленным.
На две половины делится мир: Петр - в одной, в другой - Иуда. И поединок в мире бесконечен: конец его - конец мира - Страшный Суд.

XXIV

Мартовские розы Тивериады отцветают так же скоро, как мечты о царстве Божием в слабых сердцах людских.
С первым полуденным ветром, в начале мая, в глубокой, отовсюду горами стесненной котловине Геннисаретского озера наступает зной, а в конце мая, в начале июня становится невыносимым. Дышат болотной лихорадкой стоячие воды озерных лагун. Сквозь запах теплой воды и гниющей рыбы томно-лекарственно пахнут эвкалипты с облупленной кожей розово-телесных стволов,- в голубоватом, лихорадочно-знойном тумане, мглистые призраки, а от дремлющих по шею в воде, облепленных черною тиною, буйволов пахнет свинятником. Даже ночи бездыханно-жарки. Тучи жалящих мухи мошек не дают заснуть, и тягостно в знойном мраке благоухание лимонных цветов. Вся цветущая равнина Геннизара - как бы увядающий и тлеющий рай13.
Ирод Антипа, построив столицу свою, Тивериаду, на старом кладбище, населил ее всяким языческим сбродом, потому что ни один благочестивый иудей не согласился бы жить на этом "нечистом месте"14. Тивериада - на западном берегу озера, а на восточном - Гадара, тоже бывшее языческое кладбище, ныне - свиное пастбище, где бесы ютятся в запустевших гробах и живет Гадаринский бесноватый (Мк. 5, 1-5). Между этими двумя нечистыми местами, все оскверненное святое озеро - святейшее место земли, где едва не наступило царство Божие, - как бы с адом смешанный рай; царство Божие, смешанное с царством дьявола.

XXV

Знал Иисус, что надо Ему не только покинуть Израиля, но и отвергнуть его, проклясть; надо сказать:

Се, оставляется вам дом ваш пуст (Лк. 13, 35).

Но решиться на это, кажется, долго не мог. Всех утаенно-скитальческих путей Его мы не знаем: в IV Евангелии они иные, чем у синоптиков. Но и по тому, что мы знаем, видно, что много раз уходил Он от Израиля и опять возвращался к нему, с надеждой: "сколько раз Я хотел..."
Долго решиться не мог - наконец решился. Кажется, после второго Умножения хлебов, выйдя из пределов Далмануфских (Магдалинских, по Матфею, 15, 39), -

пошел, с учениками Своими, в селение Кесарии Филипповой (Мк. 8, 27), -

на север, в горную страну, у подножия Ермона. Знал, уходя, что вернется в родную землю только для того, чтобы в ней умереть.
Если мы верно угадываем времена последнего года Господня, то Иисус пошел в Кесарию в начале Геннизарского лета. Может быть, в эти знойные дни, тосковал Он о горной свежести родных Назаретских высот, а белеющий между выжженных холмов над озером снежный Ермон манил Его к свежести еще более родных, неземных высот.

XXVI

Где и когда проклял Господь Израиля, мы не знаем с точностью, но можем догадываться об этом по трем намекам. Первый - то, что город Хоразин (Kerâse) упоминается только однажды, в слове Иисуса о трех нечестивейших городах Израиля - Вифсаиде, Хоразине, Капернауме, и больше нигде в Евангельских свидетельствах: будучи в Хоразине или около него, Иисусу было естественно вспомнить о нем. Второй намек - то, что нечестие этих городов сравнивает Господь с нечестием Тира и Сидона, а Кесария Филиппова находится в Сидонской области: идучи туда, было опять-таки естественно вспомнить Сидон. И, наконец, третий намек: на прямом и кратчайшем, двухдневном пути в Кесарию с Геннисаретского озера (через Tibnin или Gatir) находятся высоты Хоразинские, откуда Иисус мог окинуть последним, прощальным взором все расстилавшееся у ног Его, в белую знойную мглу закутанное озеро, место Блаженной Вести, от ее начала, горы Блаженств, над Капернаумом, до ее конца, горы Хлебов, над Вифсаидой, - некогда святейшее место земли, а теперь оскверненное, - смешанный с адом рай, царство Божие, смешанное с царством дьявола.
Кажется, именно там, именно тогда, и сказал Господь притчу о "злом роде сем", - может быть, не только Израиле, но и всем человечестве:

Выйдя из человека, дух нечистый ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит. Тогда говорит: "Возвращусь в дом мой, откуда я вышел". И пришедши, находит его незанятым, выметенным и убранным.
Тогда идет и берет с собою семь духов, злейших себя, и, вошедши, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого.
Так будет и с этим злым родом (Мт. 12, 44-45).
Тогда начал укорять города, в которых наиболее явлено было сил Его, за то, что они не покаялись:
Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо, если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они, сидя во вретище и пепле, покаялись.
Но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам.
И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься; ибо, если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня.
Но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе (Мт. И, 20-23).

Это, может быть, не только тем трем, но и всем городам земли - всему Граду Человеческому сказано; может быть, и наш Капернаум, христианский, до неба вознесшийся, до ада низвергнется.

XXVII

Проклял Господь Израиля, а все-таки любит его и будет любить до конца. На последнем пути в Иерусалим, когда Он увидит Его, то заплачет о нем:

О, если бы и ты, хотя в сей твой день, узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих (Лк. 19, 42).

Что произошло бы, если бы Иерусалим узнал, "что служит к миру его"; если бы начатая там Иисусом борьба кончилась Его победой, и в одном углу эллино-римского мира, orbis terrarum, основан был Град Божий, царство Божие? "Стал ли бы Иисус во главе народа Своего, чтобы начать новую эру всемирной истории, от нынешнего хода ее совершенно отличную?" - спрашивают левые критики и отвечают: нет, если бы "Царю Иудейскому" удалось поднять восстание в народе, свергнуть власть иерархии, то Он был бы и Сам в величайшем затруднении, не зная, что Ему делать с этою властью"15.
Если так, то люди оказали благодеяние Сыну человеческому, распяв Его; это, конечно, с той предпосылкой, что вера Иисуса и наша в царство Божие - самообман.
Что было бы, если бы Он победил? А что будет, если Он снова придет и победит? Ведь и это будущее столь же невообразимо для нас, как и то прошлое, возможное или невозможное, и даже так, что эти недоумевающие люди решают: "Никогда не придет".
Сын человеческий говорит нашему второму человечеству о гибели первого:

как во дни перед потопом, ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег: и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, так будет и в пришествие Сына человеческого (Мт. 24, 38-39).
Если не покаетесь, все так же погибнете (Лк. 19, 3).

Что было бы, если бы Иисус тогда победил? Можно с уверенностью сказать одно: не было бы грозящей нам сейчас гибели второго человечества.
Надо быть религиозно невменяемым, как люди наших дней, чтобы думать, что человечеству могло пройти даром убийство Сына Божия и что мир будет искуплен Им, не искупив себя перед Ним.

XXVIII

Все это, может быть, уже предвидел Иисус на Хоразинских высотах: может быть, тогда уже плакал о том, кого проклинал, - не только о "злом роде сем", Израиле, но и о всем роде человеческом:

сколько раз Я хотел... и вы не захотели! (Лк. 13, 34).

И окинув последним взором Землю Святую - Проклятую, пошел.
Днем и ночью, в зной и стужу, в дождь и ведро, идут-идут двенадцать нищих бродяг, а впереди их Тринадцатый. Куда идут, сами не знают; знает Он один: - на Крест.

<<Предыдущая глава Оглавление

Неизвестное Евангелие. Читать далее>>



Главная | Биография | Произведения | О мережковском | Ссылки | Статьи | Контакты