Важнейшие произведения

21.02.2021 - В Раздел критики добавлена статья В.Ф. Ходасевича о Дмитрии Мережковском, добавлена статья Михаила Цетлина о Дмитрии Мережковском. Исправлены неточности в ранее размещенных материалах.

15.07.2019 - В биографии Дмитрия Мережковского исправлена ошибка.

12.02.2018 - Добавлен ряд открытых писем Мережковского, а также фрагменты личной переписки.

28.01.2017 - Добавлено произведение "Рождение богов. Тутанкамон на Крите" и роман "Мессия".

27.01.2016 - Добавлена масса публицистических и критических материалов Дмитрия Мережковского.

05.02.2014 - Добалены новые стихотворения Мережковского.

31.12.2010 - Коллектив редакторов сайта сердечно поздравляет всех с наступающим Новым Годом!

Царство Божие

Служение Господне - Мережковский Д.С.

1932

I

И призвав двенадцать учеников Своих... послал их Иисус, говоря: ... проповедуйте, что приблизилось царство небесное (Мт. 10, 1, 7).
Они пошли, и проходили по селениям, возвещая Блаженную Весть (Лк. 9, 6).
После сего же, избрал Господь и других семьдесят учеников, и послал их по два пред лицом Своим во всякий город и место, куда сам хотел идти.
И сказал им: жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою.
Идите! Я посылаю вас, как агнцев среди волков.
...И, если придете в какой город и примут вас... говорите: "приблизилось к вам царствие Божие".
Если же не примут, то, вышедши на улицу, скажите: "И прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам; однако ж знайте, что приблизилось к вам царствие Божие" (Лк. 10, 1-3, 8-11).

Первых двенадцать учеников послал Иисус, по свидетельству Матфея, еще до казни Иоанна Крестителя (11, 2), следовательно, в начале служения; а по свидетельству Марка (6, 7-12) и Луки (9, 1-6), уже после казни, значит, в конце служения.

Ирод же, услышав об Иисусе, ибо имя Его стало гласно... говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мертвых (Мк. 6, 14).
И недоумевал:... "кто же этот, о котором я слышу такое?" И искал увидеть Его (Лк. 9, 7-9).

А на последнем пути Господа в Иерусалим, некоторые из фарисеев говорили Ему:

...выйди и удались отсюда, ибо Ирод хочет убить Тебя (Лк. 13, 31).

Маленький Ирод Антипа, слыша народную молву об Иисусе:

не это ли Христос-Мессия (Мт. 12, 22), -

вспомнил, может быть, отца своего Ирода Великого: "Ирод есть Христос (Мессия), - говорили Иордане"1. Ирод-отец хочет убить Христа Младенца (Мт. 2, 13), а Ирод-сын - Мужа.

Иродовой закваски берегитесь (Мк. 8, 15), -

скажет Господь, по умножении хлебов, когда захотят Его самого сделать царем, новым Иродом (Ио. 5, 15); скажет и о всех подобных Мессиях:

все, сколько их ни приходило до Меня, суть воры и разбойники (Ио. 10, 8).

Близкий к Нему, в Галилее, "разбойник" - Ирод; дальний, в Риме, - Тиберий, тогда, а потом - Нерон, "Зверь" Апокалипсиса. "Царство Зверя" - против царства Божия.
В день, когда посылает Господь учеников на проповедь, царство Божие входит в историю - встречается лицом к лицу с царством Зверя. Брошенное в землю, зерно прорастает; тайна Царства открывается, насколько может вечное открываться во времени.

Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях (Мт. 10, 27).

Эта первая точка царства Божьего в пространстве и времени, разрастаясь бесконечно, обнимет вселенную:

И проповедана будет сия Блаженная Весть царствия по всей вселенной (Мт. 24, 14).

II

Что такое царство Божие?
Много недоразумений между Христом и христианством, но, кажется, нет большего, чем это, - в сердце Евангелия, сердце Господнем.
Где царство Божие? "Не на земле", а на небе", - отвечают христиане; "на земле, как на небе", - отвечают иудеи. Кто, в этих двух ответах, ближе ко Христу, - те ли, кто отверг Его, или те, кто принял?

Да будет воля Твоя и на земле, как на небе, -

здесь, для христиан, глухо, мертво звучит "на земле"; живо, внятно, - только "на небе". Вот почему и главное прошение молитвы Господней:

да приидет царствие Твое, -

так бессильно, глухо, мертво. Сколько веков повторяют люди эту молитву - живое биение сердца Господня, - с каждым днем все глуше, мертвее, бессильнее! Если царство Божие не на земле и на небе, а только на небе, то приходить ему некуда. Вот где мог бы сказать Господь: "Те, кто со Мной, Меня не поняли". Поняли Его свои, дети Израиля, и не приняли, распяли; приняли чужие, "псы", язычники, но не поняли, и тоже, хотя по-иному, распяли. Эллины, если бы к ним пришел Господь и проповедал у них царство Божие, не только небесное, но и земное, может быть, не распяли бы Его по плоти, но сделали бы хуже, - посмеялись бы над Ним, как над Павлом, в Ареопаге:

об этом послушаем тебя в другое время (Д. А. 17, 31-32).

III

То, что нам, арийцам, эллинам, "псам", трудно, почти невозможно, - детям Божьим, семитам, легко: не разделять метафизически, холодно, и не смешивать мифологически, кощунственно, а плотски, кровно, огненно соединять два мира, тот и этот; два порядка, божеский и человеческий. Наша движущая сила, религиозная или антирелигиозная, - в уходе от мира к Богу или от Бога к миру; сила же семитов - обратная, в соединении Бога с миром. Глаз наш, арийский, видит лишь бесконечность времени; глаз же семитский видит Конец - тот горизонт всемирной истории, где земля сходится с небом, время с вечностью.
В этом религиозном опыте - сила вообще всех семитов, иудеев же особенно. Чувствовать с такою силою Бога, входящего в историю, дано было только одному народу - Израилю. "Царство небесное" по-еврейски, malekut schamajim, по-арамейски, malekuta di schemajja, открывалось еще на Синае; на Сионе же, когда воцарится Мессия, - откроется, явится уже окончательно. В этом-то именно смысле и употребляется слово "царство" в простом народе, во времена Иисуса2. "Царство небесное", значит не только "сущее на небе", но и "сходящее с неба на землю"3.
В книге Даниила, всемирная история, чем больше удаляется сознательно, вольно, от цели своей - царства Божия, тем больше приближается к нему невольно, бессознательно. Кончится внезапно все старое, и начнется новое: царство Божие с неба на землю падет, как созревший плод с дерева; здесь еще, на земле, во времени, осуществится, как новый эон всемирной истории, где все земное сделается вдруг небесным, и небесное - земным4.

Скоро, во дни жизни нашей, да воцарится Господь, и да приидет Помазанник Его (Мессия), и да освободит народ Свой, -

таково прошение древнеиудейской молитвы Kaadisch5.

Бог идет судить землю:
трепещи пред лицом Его вся земля.
...Да веселятся небеса, и да торжествует земля; да шумит море, и что наполняет его.
Да радуется поле и все, что на нем, и да ликуют все дерева дубравные, перед лицом Господа, ибо идет, ибо идет судить землю (Пс. 95, 9; 11-13).

Вот что значит: "да будет воля Твоя и на земле, как на небе". Главное здесь ударение для нас на слове "небо", а для первохристиан, так же как для иудеев, на слове "земля". Весть о царстве Божьем, конце всемирной истории, звучит для нас, как похоронный колокол, а для них - как зовущая к победному бою труба.

IV

То же ударение на слове "земля" - в Блаженствах и в притчах.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мт. 5, 5).

Царство Божье - "семя, брошенное в землю" (Мк. 4, 26), зреющая на земле "жатва", "сокровище, скрытое в земле" (Мт. 13, 38, 44).

Царство небесное подобно купцу, ищущему хороших жемчужин, который, нашедши одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее (Мт. 13, 45-46).

Как бы двумя цветами переливается жемчужина Царства; голубым, холодным, небесным, и розовым, теплым, земным. Вся красота, вся драгоценность жемчужины - в этом сочетании двух цветов. Только один голубой - остался в позднем христианстве, а розовый - потух.
С неба на землю сходит царство Божие, - это огненное жало притупить, значит умертвить Евангелие: уже не физически, плотски, как это сделал Израиль, а духовно, метафизически, как мы это делаем, - распять Христа.

V

"Царство Божие есть Церковь: большего, лучшего царства на земле не будет, - будет только на небе", - так думают или чувствуют христиане наших дней, как будто не для них сказано это слово Господне о Царстве:

Сын человеческий придет во славе Отца Своего, с Ангелами Своими.
... Есть же некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына человеческого, грядущего в царствии Своем (Мт. 16, 17-28).

Так, в I Евангелии, а во II-ом:

... смерти не вкусят, как уже увидят царствие Божие, пришедшее в силе (Мк. 9, 1).

Надо быть глухим, как мы глухи к словам Господним, чтобы не понять, что, по этому слову, Церковь, во времени, в истории, не может быть царством Божиим в конце времен. Церковь есть путь в далекую страну, возвращенье блудного сына, мира, в отчий дом; но Церковь не Царство, как путь не дом. В Церкви успокоиться, как в Царстве, все равно что поселиться на большой дороге, как дома. Только что Церковь сказала: "Я - Царство", мир остановился на пути своем, и Царство сделалось недосягаемым: ради "бесконечного прогресса" отменен Конец; ради "царства человеческого", все равно, мирского, - государства, или церковного, - теократии, отменено царство Божие.
"Взять на себя иго Царства" - эта заповедь Талмуда (Гамалиил II, 110 г. по Р. X.), - ее же могла бы повторить и Церковь, - наиболее противоположна евангельским словам о царстве Божьем: здесь оно - буря, а там - длительный порядок вещей6.
Два религиозных опыта - близость Конца и близость Царства - в первохристианстве, нерасторжимые, в христианстве позднейшем, расторгнуты. Первое же слово Господне о Царстве два эти опыта соединяет, как та драгоценная жемчужина Царства соединяет два цвета.

Время исполнилось, и приблизилось Царствие Божие; обратитесь же и веруйте в Блаженную Весть (Мк. 1, 15).

"Время исполнилось, πεπλήρωται, "кончилось"; наступает вечность - Царство Божие.

Знайте, что близко, при дверях (Мк. 13, 29).
Царстве небесное, от дней Иоанна Крестителя доныне, силою берется (Мт. И, 12).

Царство Божие достигло до вас (Мт. 12, 28), - ἒφθασεν ἐφ᾽ ὐμᾶς, "нашло на вас".
Вот (уже) царство Божие посреди вас, ἐντὸς ύμῶν ᾽εστιν (Лк. 17, 21).

Этим все начинается и кончается в Евангелии.

Возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они пожелтели и поспели к жатве (Ио. 4, 35).

Это, может быть, последняя жатва на земле, не в иносказательном, а в прямом смысле; последнее, "блаженное лето" мира, потому что "времени уже не будет" (Откр. 10, 6), - наступает вечность: посланы будут, в один и тот же день, жнецы - на жатву земную, и Ангелы - на жатву небесную7.
С какою силою чувствует сам Иисус близость Конца, можно судить по тому, что, посылая учеников на проповедь, Он велит им спешить, нигде не останавливаясь; если в одном городе не примут их, идти немедленно в другой:

ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как приидет Сын человеческий (Мт. 10).

Все для Него в Израиле, в мире, и в Нем самом, - как на острие ножа: сейчас Конец8.

VI

Нет никакого сомненья, что все эти слова Иисуса о Конце подлинны: вложить их в уста Его не могло бы прийти в голову никому, уже во втором поколении учеников, когда были написаны Евангелия и когда все, о ком сказано: "Смерти не вкусят, как уже увидят царствие Божие", - вкусили смерть, а Царства не увидели.
В этом - великий скрытый, но тем более неодолимый, "соблазн", skandalon, не только первых веков христианства: вся его история до наших дней определяется замедлением Царства, отсрочкой Конца, вольным или невольным от него отречением, убылью в христианстве эсхатологии. Слишком очевидным казалось, что конец всемирной истории отменен ее продолжением; сверхъестественный ход ее опровергнут естественным, вечность - временем.

Где обетование пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается так же (II Петр. 3, 4). Это - (о кончине мира) - слышали мы давно; но вот, состарились, ждавши день за днем, и ничего не дождались9.

Если Конец не пришел, значит, Иисус ошибся? Вывод этот кажется нам неотразимым, может быть потому, что у нас нет религиозного опыта, хотя бы издали приближающегося к Иисусову опыту. Мы живем во времени; Он - во времени и в вечности. Мы разделяем их; Он соединяет. Вечность для Него не мысль, как для нас, а жизнь. Наша мера одна - время; две меры у Него - вечность и время.

День один у Господа, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день (Пс. 89, 5).

Это знает Он, чувствует так, как никогда никто из людей не знал и не чувствовал. Все наши слова одноцветно временны, тусклы и серы; каждое слово Его, как та жемчужина царства Божия, переливается двумя цветами - розовым, теплым, земным, - времени, и голубым, холодным, небесным, - вечности.
Если бы доказано было с астрономической точностью, что в 16-17-м году кесаря Тиберия к земле приближалась комета, которая могла бы ее уничтожить, и, лишь в последней точке пути своего, увлекаемая силой притяжения окружающих небесных тел, пронеслась мимо земли; если бы доказано было, с такою же точностью, что в известный период времени, вероятно, очень близкий к тому, когда мы живем, та же комета вернется снова на ту же роковую точку и уже от пути своего не уклонится, взойдет над землей великим светилом Конца, в тот предреченный день, когда

земля и все дела на ней сгорят... воспламененные небеса разрушатся, и разгоревшиеся стихии растают (II Петр. 3, 10, 13);

если бы, наконец, доказано было, что один только человек на земле, Иисус, знал об этих двух возможных Концах, настоящем и будущем, но не знал, какой из двух совершится, то, может быть, мы поняли бы, что значит в устах Его:

время исполнилось - кончилось: близко, при дверях.

VII
Нет, Иисус не ошибся: Он видел то, что действительно совершалось в мире - восходившее тогда, хотя еще не во внешнем, а только во внутреннем небе, в Его же собственном сердце, великое светило Конца, и знал безошибочно, что внешний Конец совпадает с внутренним, потому что Сын человеческий для того и пришел, чтобы эти два конца совпали в царстве Божием; знал, что люди могут войти в Царство сейчас, если только захотят, но захотят ли, не знал, в начале служения; лишь в конце узнал:

Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз Я хотел собрать детей твоих, как наседка собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! (Мт. 23, 37).

Это и значит: чудо царства Божия уже наступало, уже входило во время, в историю, и могло бы войти окончательно, если бы люди этого так захотели, как Он.
Лучше всех бывших и будущих историков знал Иисус царящий в истории закон необходимости - страшную силу человеческой слабости, косности, тупости, трусости, лжи, маловерия; но знал и то, что если преодолеть их людям невозможно, то "все возможно Богу" (Мк. 10, 27).
Нет, Иисус не ошибся: действительно, одну минуту, все в Нем самом, в людях и в мире колебалось, как на острие ножа, чтобы в следующую минуту упасть в ту или другую сторону, - в какую именно, - этого Он опять не знал - не мог, не хотел, не должен был знать, чтобы Своей и человеческой свободы не нарушить. Царство Божие, благой конец "дурной бесконечности" - всемирной истории, было действительно, одну минуту, так близко и возможно, как еще никогда, потому что только в те дни был на земле истинный Царь, Помазанник Божий, Христос; а в следующую минуту, когда люди отвергли Его, было оно так же далеко и невозможно. Мимо человечества Царство прошло, как чаша мимо уст. Две были чаши: страданий Голгофских и Царства Божия; та прошла мимо Сына человеческого, если бы не прошла эта мимо человечества. Знал Иисус, что есть две чаши; но мимо кого какая пройдет, не знал - не мог, не хотел, не должен был знать, до конца, до Гефсимании, где все еще молится:

да минует Меня чаша сия (Мт. 26, 39).

VIII

"Мог ли Он не лгать перед Самим Собою, говоря, в течение двух-трех лет служения Своего: "царство Божие наступит сейчас", - спрашивает кто-то из левых критиков10. Этот нелепый вопрос показывает только, до какой слепоты доводит людей недостаток религиозного опыта. Надо бы спросить не "мог не лгать Иисус", а "мог ли лгать?". Не был ли Он умнее, чем это кажется левым критикам? На смех не только умным врагам своим, но и глупым детям, мог ли говорить сегодня: "царство Божие наступит сейчас", а завтра: "не сейчас", - если бы между сегодняшним и завтрашним днем не произошло что-то решающее, понятное всем: "и вы не захотели"?
Надо бы также спросить: легче ли два-три месяца говорить: "конец мира будет сейчас", чем два-три года? Или для Того, Кто вышел, хотя бы на одно мгновенье, из времени в вечность, нет вовсе такой ощутимой между временами разницы, как для нас, погруженных во время безвыходно? Что для Него значит "сейчас", нам трудно понять, потому что мы и Он говорим на разных языках: мы - на языке только времени, Он - на языке времени и вечности. В лучшем случае, мы видим один далекий, будущий Конец; Он видит их два: близкий, наступающий, - в первые дни служения Своего: "время исполнилось - кончилось", а в последние дни, - далекий, будущий:

это еще не конец... Проповедана будет сия Блаженная Весть царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец (Мт. 24, 6, 14).

IX

Как бы две меры перемежаются в Нем: мера Сына человеческого - время, и мера сына Божьего - вечность: если у Господа "тысяча лет, как день вчерашний", - миг, то две тысячи лет христианства - два дня - два мига.
Когда Иисус говорит: "близко, при дверях", то главное здесь не то, насколько близко Царство, а то, что оно будет наверное, как завтра наверное солнце взойдет, или сегодня наверное будет гроза, если туча надвинулась, и вдали уже сверкает молния11.
Полного знания о том, когда будет Конец, у Сына человеческого быть не может. С большею ясностью этого нельзя сказать, чем говорит Иисус:

Дня же того или часа никто не знает, - ни Ангелы небесные, ни Сын; знает только Отец (Мк. 13, 32).

Сыну открыл Отец все, кроме этого. В этой единственной точке надо было Сыну отделиться от Отца, чтобы войти из того мира в этот, из вечности во время, - жить, страдать и умереть. Если бы знал Иисус наверное, что Конец сейчас, или также наверное знал, что не сейчас, то, в обоих случаях, не возвестил бы Блаженной Вести так, как возвестил; не жил бы и не умер так, как жил и умер. Самое беззащитное, открытое, уязвимое место в сердце Его, самое человеческое в Сыне человеческом, родное людям, близкое, братское, - это незнание: сейчас или не сейчас Конец. Это вольное незнание, как бы отпадение, отречение Сына от Отца, - может быть, величайшая, неизреченнейшая из всех Его жертв. Здесь главная, тайная мука Его, сомнение, искушение, до креста неодолимое; начало страданий - Страстей Господних; здесь же Гефсиманское борение, агония не только Христа, но и всего христианского человечества:

Доколь же, Владыка святой и праведный, не судишь и не мстишь... за кровь нашу?

вопиют души убиенных свидетелей Божьих из-под жертвенника перед престолом Всевышнего.

И сказано им, чтобы успокоились еще на малое время - (Откр. 6, 9-11).

Малое - для них, а для нас - великое: "агония" всемирной истории, "дурная бесконечность", вместо благого Конца.

X

Если Учитель соединяет две меры, человеческую - времени, и божескую - вечности, то ученики смешивают их. С точностью передают они слова Его о том, что Сыну должно пострадать, но не понимают их и ужасаются.

Слова сего не поняли они, и оно было закрыто от них, так что они не постигли его, а спросить Его... боялись (Лк. 9, 45).

Вот почему так трудно понять, что значит для самого Иисуса отсрочка Конца.
Все еще земля горит под ногами Марка-Петра, а в III Евангелии, уже остывает. Видя, что Конец не наступает, люди начинают устраиваться для продолжения мира12.

Вдруг - тотчас, ευθέως, после скорби дней тех... силы небесные поколеблются... и все племена земные... увидят Сына человеческого, грядущего на облаках небесных (Мт. 24, 29-30), -

так, в I Евангелии, а в III-м:

не тотчас Конец, ᾽οὐκ ἐυθέως (Лк. 21, 9).

Этим-то и решается все в христианстве. Павел уже переводит стрелку на часах всемирной истории с ночного счета - Конца, на дневной - продолжения мира:

молим вас, братия... не спешить... и не смущаться... от слова, будто уже наступает день Христов (II Фесс. 2, 1).

Но огненное жало Евангелия, чувство Конца, стынет медленно. "Маран афа, Господь грядет", - все еще воздыхание Павла, так же как всего первохристианства. "Молимся мы, да приидет Господь и да разрушит мир", - скажет Ориген. "Все воздыхание наше - о кончине века сего, vota nostra suspirant saeculi hujus occasum", - скажет и Тертуллиан14.

Се гряду скоро, -

трижды повторяет Господь в Откровении (22, 7; 12, 20). Смерти не вкусит, как уже увидит Сына человеческого, "грядущего в силе", Иоанн на Патмосе. Слово Господне о скором пришествии Царства исполнится, хотя и не так, как было понято, - не в Истории, а в Мистерии. Но если бы все первохристианство уже не видело воочию Пришествия - Присутствия Господня, Парузии, то и христианства бы не было.

XI

Правда ли, что с точки зрения Самого Иисуса, как утверждает левая критика, не может быть и речи о постепенном росте и развитии царства Божия в истории, во времени; что оно совсем есть, или его совсем нет? Правда, в том смысле, что нельзя быть отчасти живым или мертвым, а можно только совсем; но не правда, что долго царство Божие не может долго расти, развиваться в жизни человечества.

Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю; и спит, и встает, ночью и днем; и как семя растет, не знает он.
Ибо земля сама собою производит сначала зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе.
Когда же созреет плод, тотчас - вдруг, εὺθύς человек посылает серп, потому что настала жатва (Мк. 4, 26-29).

Это и значит: царство Божие, вопреки отсрочке Конца, совершается во времени, в истории; медленная в нем постепенность развития сочетается с мгновенною внезапностью Конца: долго грозовая сила копится в туче, прежде чем разразится молнией; туча - история, молния - Конец.
В царстве Божьем происходит взаимодействие двух сил - постепенной, человеческой, и Божеской, внезапной. Та же и здесь антиномичность, "согласная противоположность", как во всех глубинах религиозного опыта.

XII

Только при свете Конца, мы понимаем, видим, что такое царство Божие. Можно сказать с точностью математической формулы: наше познание Царства прямо пропорционально чувству Конца и обратно пропорционально чувству исторической бесконечности, того, что мы называем "бесконечным прогрессом".

Житницы мои сломаю и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое.
И скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы; покойся, ешь, пей, веселись, -

говорит Бесконечный Прогресс, и слышит:

безумный! В эту ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12, 16-20).

XIII

Бесы исповедуют Господа раньше людей. Ближе к нему могут быть бесноватые, чем здоровые: к царству Божьему, земному, malekut schamajim, может быть ближе террорист с бомбою, чем провожающий его на казнь священник. Быть настоящим революционером нельзя, не веря, что завтра будет революция; так же нельзя быть и настоящим христианином, не веря, что завтра будет царство Божие. Надо, конечно, делать мудрую поправку на время - закон исторической необходимости, - ту самую, которую делает Господь: "дня того или часа не знает никто"; но первично-парадоксальное чувство Конца остается: "близко, при дверях"; завтра - сегодня - сейчас Конец.

XIV

"Иисус есть Христос" - Царь: в этих трех словах все христианство15. Но сам Иисус никогда не называет Себя ни "Христом", ни "Сыном Божиим", а только "Сыном человеческим". Левая критика предполагает, что имя "Сын человеческий", в мессианском значении, основано на ошибочном переводе арамейского barnasch (bar enach, по-еврейски, у Даниила, ben adam): "человек"; что, следовательно, Иисус называл Себя просто "человеком", и только позднейшие христиане, не поняв, что значит, в устах Его, "человек", сделали из этого слова мессианское наименование "Сын человеческий"16. Но, должно быть, слово "человек", в устах Самого Иисуса, звучало так, что не могло быть передано иначе, как этим загадочным, на языке греческих классиков не существующим вовсе, сочетанием слов: "Сын человеческий" ὀ ὐὶός τοῦ ἀνθρώπου. Слова этого нет ни в посланиях Павла, ни во всем Новом Завете (кроме видения первомученика Стефана, Д. А. 7, 56), ни у ранних Отцов; только к началу II века, у гностиков, Маркиона, Валентиниана и Офитов, оно появляется снова17.
"Ныне Иисус уже не Сын человеческий, а Сын Божий", - учит Послание Варнавы, в конце I века18. Имя "Сын человеческий", в смысле первичном, евангельском, здесь уже забыто, или еще не понято. Лучшая порука в исторической подлинности этого слова и есть именно то, что Церковь не поняла его и не усвоила19.

Кто этот Сын человеческий? (Ио. 12, 34), -

спрашивают иудеи самого Иисуса; так же могли бы и мы спросить, через две тысячи лет: это и для нас все еще непонятное имя Непонятного, неизвестное - Неизвестного.

XV

Имя "Сын человеческий" ничего не значило бы, в устах Иисуса, если бы не напоминало Даниилова пророчества:

Вот, с облаками небесными, шел как бы Сын человеческий, bar enach; дошел до Ветхого деньми, и подведен был к Нему. И дана Ему власть, и слава, и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его - владычество вечное, оно же не пройдет, и царство Его не разрушится (Дан. 7, 13-14).

Именем этим утверждает Иисус Свою нерасторжимую связь с Израилем:

Ибо спасение от Иудеев (Ио. 4, 22).

Именем этим говорит Иисус, что Он есть Тот, в Ком исполнилось Даниилово пророчество. Полного, однако, понимания не мог Он ожидать от слушателей и, как бы нарочно, загадывал им загадку этим прозрачно-темным именем, чтобы заставить их самих подумать, кто Он такой. Только "посвященные", может быть, знают, - "вам дано знать тайну царства Божия", - что "Сын Человеческий", bar enach, в смысле Даниилова пророчества, - сам Иисус; остальные же думают, что Он говорит о третьем лице20. Сам Себя называть "Мессией-Христом" не мог Иисус, потому что нужно было, чтобы люди узнали и признали Его свободно; сами для себя сделали Его Христом - Царем единственным не извне, а изнутри; поняли, узнали, что "это Он".

Кто же Ты? -

спрашивают Иудеи, кажется, с искренним недоумением (Ио. 8, 25). Но на этот вопрос - единственный ответ Его: "Я".

Если не уверуете, что это Я, ἐγώ ἐιμι, то умрете во грехах ваших. Когда вознесете - (на крест) - Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я (Ио. 8, 24, 28).

Раз только в жизни открыл Иисус, что значит "Сын человеческий", когда на вопрос первосвященника:

Ты ли Христос, Сын Благословенного? -

ответил: "Я" (Мк. 14, 61-62), и это Ему стоило жизни.

XVI

Каждый день Кущей совершалось шествие вокруг жертвенника (в Иерусалимском храме), с возглашением псалма (117, 15): "О, Господи, спаси же!" - вспоминает Мишна21. "Молились же так: Ani we-Hu, "спаси!" - сообщает рабби Иегуда. В этом "Ani we-Hu - то неизреченное имя Божье", которое Бог откроет людям только тогда, когда придет Мессия. "Ani we-Hu, значит: "Я и Он"; "Я есмь Он", - объясняет Мишна. "Чтобы открыть тайну этого имени, и пришел Иисус", - учит раввин XX века, и, может быть, поняли бы его, хотя и прокляли, раввины I-II века22.
Когда Иисус открывает тайну Свою ученикам:

Я и Отец одно (Ио. 10, 15), -

то это и значит: "Я есмь Он", Ani we-Hu.

XVII

Именем "Сын человеческий" Иисус как бы говорит людям: "Я такой же человек, как вы". Но в этом принятии человеческого равенства чувствуется, может быть, больше всего иная, нечеловеческая природа, иное существо Иисуса: сколько бы ни погружался Он в человечество, не может погрузиться в него до конца, потому что у Него иной удельный вес. Bar enosch, "Сын человеческий", в устах Его звучит как bar elaha, "Сын Божий"23.
Если бы людей спросили жители другой планеты, по ком судить им о человечестве, то не на кого бы людям указать, не о ком бы сказать, кроме Иисуса:

Се Человек. Ессе Homo.

Можно во Христа не верить, но нельзя не признать, что было что-то в человеке Иисусе, что заставило людей преклониться перед Ним, как ни перед кем никогда еще не преклонялись они и, вероятно, никогда уже не преклонятся.

Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого человеческого имени,
дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних,
и всякий язык исповедал, что Господь Иисус есть Христос-Царь (Филлип. 2, 9-11).

XVIII

После одной неудачной попытки превратить Иисуса в "миф" сделана была другая, столь же неудачная, - доказать, что Иисус не Христос, сам Себя никогда не называл "Христом" и никем не был Им признаваем при жизни, а был только после смерти признан24. Но крестная надпись, titulus cruris:

Иисус Назорей, Царь Иудейский (Ио. 19, 19), -

самое первое и подлинное историческое свидетельство о жизни и смерти человека Иисуса, делает невозможным сомнение, что Он осужден и казнен римской властью как Мессия, Царь Израиля, "противник кесаря" (Ио. 19, 12), "виновник мятежа", auctor seditionis25. Если же Он умер за это, то с этим, конечно, и жил. Надо отвергнуть историческую подлинность распятья, надо превратить Иисуса в "миф", чтобы отвергнуть мессианство Христа26.
Что же значит "Иисус есть Христос-Царь?" Этот вопрос ставится и разрешается жизнью всего христианского человечества, всемирной историей. Чтобы заглушить вопрос или пройти мимо него, как мы заглушаем или проходим мимо, надо уничтожить христианство.

И одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, - возложили на Него;
И начали приветствовать Его: "радуйся, царь Иудейский!"
И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему (Мк. 15, 17-19).

Это люди сделали с Ним и все-таки поверили, что

Бог посадил Его одесную Себя на небесах, превыше всякого начала, и власти, и силы, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем; и все покорил под ноги Его и поставил Его выше всего (Ефес. 1, 20-22).

Можно во Христа не верить, но нельзя не признать, что не было в мире большей силы, чем та, которая заставила людей в это поверить. Сколько бы люди ни забывали об этом, вспомнят когда-нибудь, что единый Царь царствующих и Господь господствующий - этот поруганный, осмеянный, оплеванный, тернием венчанный, распятый Царь.

XIX

Кажется, и людям наших дней, меньше всего думающим о царстве Божьем, чаще всего приходит в голову, что европейская, бывшая христианская, цивилизация доживает свои последние дни. Если даже "конец Европы" не значит еще "конец всемирной истории", а значит только подъем на один из тех перевалов, откуда виден ее горизонт, - действительный Конец, - то, за две тысячи лет христианства, не был никто на таком крутом перевале, как мы, и никому не открывался горизонт всемирной истории, конец ее с такою ясностью, как нам. Если же, по найденной нами формуле, познание царства Божия прямо пропорционально чувству Конца и обратно пропорционально чувству исторической бесконечности, то мы, как никто, могли бы знать, что такое царство Божие. Почему же не знаем? Почему так забыли о нем, как, за две тысячи лет христианства, не забывал никто? Почему самая непонятная для нас, невозможная, бессильная, безнадежная из всех молитв: "да приидет царствие Твое"? Кажется, все потому же: потому что два религиозных опыта, нерасторжимых в первом же слове Иисуса о Царстве, - опыт Конца: "время исполнилось, кончилось", и опыт Царства: "приблизилось", - для нас уже расторгнуты; потому что царство Божие для нас уже не на земле и на небе, а только на небе, и весть о нем, труба, некогда звавшая к победному бою, теперь звучит как похоронный колокол; потому что Церковь, как царство Божие на земле, есть на половине прерванный, сделавшийся домом, путь, и люди успокоились в Церкви, как в Царстве, уже потеряв надежду вернуться в отчий дом, поселились на большой дороге, как дома; и, наконец, главное, потому, что мы все еще не "обратились", не "перевернулись", не "опрокинулись", не поняли, что больные, а не здоровые, имеют нужду во враче; не праведников пришел Господь призвать к покаянию, а грешников; что не святые, богатые, сытые, пьяные, а нищие, голодные, жаждущие, - такие, как мы, может быть, первые услышат из уст Его: "блаженны"; мытари и блудницы могут войти в царство Божие вперед тех "праведных". Кажется, мы не знаем, что такое царство Божие потому, что все еще не поняли, что значит:

брачный пир готов, а званные не были достойны.
Итак пойдите на распутья, и всех, кого найдете, зовите на брачный пир.
И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых, и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими (Мт. 22, 8-10).

Может быть, эти, на распутьях найденные и лишь в последнюю минуту званные, злые с добрыми смешанные, - мы. Кажется, Господу сейчас нужнее святых, ушедших из мира и спасшихся, грешные, погибающие с миром, почти отчаявшиеся, готовые всунуть шею в петлю, но все-таки надеющиеся, хотя и сами этого не знающие, - что, в последнюю минуту, Он придет и спасет их, вынет их шею из петли, - точно такие, как мы.

О, если бы мы только могли сказать, как разбойник на кресте:

помяни меня, Господи, когда приидешь в царствие Твое!

мы, может быть, услышали бы:

сегодня же будешь со Мною в раю (Лк. 23, 42-43).

Не завтра, не через две тысячи лет, а сегодня, сейчас, - в этом вся Блаженная Весть, Евангелие.

О, если бы мы только поняли, что значит:

да будет воля Твоя и на земле, как на небе, -

мы, может быть, спаслись бы, и с того самого места, в ту самую минуту, где и когда поняли бы это, начался бы для нас путь к царству Божию; если бы мы только поняли, что нам, может быть, больше, чем кому-либо, за две тысячи лет христианства, сказано:

люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются.
...Когда же начнет сбываться то, тогда восклонитесь и подымите головы ваши, потому что приблизилось избавление ваше (Лк. 21, 26-28).

Ужас конца для одних - радость избавления для других: в этом вся Блаженная Весть о царстве Божьем.

XX

Ужас христианского человечества в том, что миром овладели сейчас, как никогда, не злые люди и не глупые, а совсем не-люди - человекообразные, "плевелы", не-сущие, не только русские, но и всемирные слуги Мамоновы-Марксовы, гнусная помесь буржуя с пролетарием. И люди запуганы так, что уже не смеют быть людьми и спешат потерять человеческое лицо свое, чтобы сделаться такими же безличными, как те, над ними царящие "не-люди". Больше, может быть, и сейчас людей, а человекообразных меньше, чем это нам кажется; но сплоченные в дьяволову церковь - Всемирный Интернационал, они всемогущи, а люди бессильны, безвластны, потому что разрозненны: Церкви Вселенской, единственного места, где могли бы они соединиться, все еще нет. Вот почему, если дело христианского человечества и дальше пойдет, как сейчас, то человек, потеряв лицо свое окончательно, приобретет насекомообразную мордочку, и кучка термитов-титанов (такими кажутся они запуганным людям), или даже один из них, единственный, станет во главе человеческого термитника, что и будет концом всемирной истории, - царством Не-сущего.
"He-люди" делают с людьми уже и сейчас то же, что с русскими удельными князьями делали татаре Золотой Орды: кладут их на землю в ряд и, придавив досками так, что хрустят у них кости, садятся на них и, празднуя победу, пируют. Выбиться из-под не-людей, вскочить и увидеть, как те опрокинутся навзничь, и прахом и пылью рассыплются, - вот уже всем людям понятное, простейшее начало царства Божия.
He-люди хоронят людей заживо, а те и пошевелиться не могут, как в летаргическом сне. Сон встряхнуть, встать из гробов и увидеть, как могильщики сами в вырытую ими яму рухнут, - вот опять понятное всем, начало царства Божьего.
Если Богу и нам будет угодно, то, может быть, завтра, когда нас ударят по одной щеке, мы подставим другую; но сегодня, может быть, святее и праведнее вспомнить, что здесь еще, на земле, в истории, Страшный Суд начинается; здесь еще услышат не-люди приговор:

идите от Меня, проклятые, в огонь вечный (Мт. 25, 41).

И пойдут, и сгорят, и ничего от них не останется, кроме кучки смрадного пепла. Это увидеть - тоже понятное нам всем начало царства Божия.

XXI

Грешные Царство начнут - кончат святые.

Меч обоюдоострый да будет в руке их, для того чтобы совершать мщение над народами, суд над племенами (Пс. 149, 6-7),
... Господи! вот здесь два меча. Он сказал им: довольно (Лк. 22, 38).
И один из них ударил раба первосвященникова и отсек ему правое ухо (Лк. 22, 50).
Не было бы, может быть, и христианства, если бы Господь не сказал Петру:

вложи меч в ножны (Ио. 18, 11);

но, если бы Петр не обнажил меча, может быть, тоже христианства бы не было.
Завтра, может быть, святые падут от меча, но сегодня праведно и свято обнажат они меч на овладевших миром не-людей. Сущих против не-сущих крестовый поход - тоже понятное всем людям начало царства Божия.
Были святые, одинокие, от мира ушедшие, безвластные, бессильные; будет "народ святых":

Царство, и власть, и величие царственное дано будет народу святых (Дан. 7, 27).

Так же, как сейчас правит миром "народ окаянных", "Всемирный Интернационал", будет править "народ святых".

Будут царствовать с Ним (Христом) тысячу лет (Откр. 20, 6), -

еще до конца мира, - во времени, в истории.

XXII

Все это и значит: с того самого места, в тот самый миг, где и когда мы это поймем, начнется для нас путь к царству Божию, и, если оно еще не наступит, то приблизится безмерно уже здесь, на земле, в каждой точке пространства и времени.

Буду ходить пред лицом Господним на земле живых (Пс. 114, 9).

Если мы это поймем, то сердце наше - размагниченная стрелка на компасе, снова намагнитится, дрогнет и обратится к магнитному северу, - царству Божию; снова почувствуем мы, что "близко, при дверях": "не прейдет род сей, как все это будет", по непреложнейшему слову Господню:

небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Мт. 24, 35).

Только бы не успокоиться на большой дороге, как дома, - в Церкви, как в Царстве.

Ищущий да не покоится... пока не найдет; а найдя, удивится; удивившись, восцарствует; восцарствовав, упокоится27.

XXIII

Первые точки царства Божия теплятся уже и сейчас, как первые звезды в ночи.
Все, или почти все наше искусство - "He-божественная Комедия", притча о царстве He-божьем. Но если было в средние века и еще за много веков до христианства, в древних мистериях, иное искусство, то, может быть, и снова будет.
Иная Десятая Симфония иного Бетховена, может быть, восславит уже не древний хаос, а новый космос, новое небо и землю, - царство Божие.
Все, или почти все наше знание учит нас биться головой об стену, голую или обитую подушками, как в одиночной камере для буйных помешанных, - о "закон тождества" - смерти. Но если было иное знание, от Гераклита до Паскаля, ломающее стену, то, может быть, и снова будет.
В ночь самоубийства, уже с холодком пистолетного дула на виске, вспоминает бесноватый Кириллов "минуты вечной гармонии"; вспоминает и то, что понял в одну из них: почему Ангел Откровения "клянется Живущим во веки веков, что времени уже не будет" (10, 6): "время исполнилось - кончилось"; наступила вечность - царство Божие.
Мальчик влюбленный еще не знает, но, может быть, узнает, выросши, что в благоухании розы - дыхании уст возлюбленной - есть уже райское веяние новой земли и нового неба - царства Божия.
После изгнания, такого долгого, что мы успели в нем состариться, снова, может быть, вернемся мы в отчий дом; ранним утром откроем окно, всею грудью вдохнем росистую свежесть черемухи, такую знакомую, вчерашнюю, как будто чужбины вовсе не было; вслушаемся в райский щебет только что проснувшихся птиц; вглядимся в голубое, без единого облачка, небо, такое же далекое - близкое, как в самом раннем детстве, - и вдруг поймем, что значит:

все готово; приходите на брачный пир.

В длинном коридоре, с большими, полукруглыми, точно слуховыми окнами, такими высокими, что видно в них только небо, в старинном, желтом, с белыми колоннами, времен Александровых, дворцовом флигеле на Елагином острове, где я родился, - вечные, милые, райские, зеленые, с золотом, фарфоровые чашечки, с утренним, холодным молоком: видел ли я их наяву или во сне, не знаю; знаю только, что когда-нибудь увижу опять, и они помогут мне "обратиться", стать, как дитя, чтобы войти в царство Божие.

XXIV

Бедный Афанасий Иванович! Когда умерла Пульхерия Ивановна, лучше бы и ему умереть с нею, чем пять лет мучиться так, что на него было жалко смотреть.
"Боже! - думал я, - пять лет всеистребляющего времени; старик уже бесчувственный... которого вся жизнь, казалось, состояла только из сидения на высоком стуле, из ядения сушеных рыбок и груш, из добродушных рассказов, - и такая долгая, такая жаркая печаль!.. Несколько раз силился он выговорить имя покойницы, но на половине слова... лицо его судорожно исковеркивалось, и плач дитяти поражал меня в самое сердце" {Гоголь, "Старосветские помещики").
Если бы не где-то на небе, в далекой вечности, а тут же, на земле, в том же старосветском домике под очеретовою крышею, с жарко натопленными комнатками и разнообразно поющими дверями, снова увидел Афанасий Иванович живую Пульхерию Ивановну, сидящую на том же высоком стуле, в том же стареньком, коричневом с цветочками, платье, с тем же лицом в милых, добрых морщинках; если бы он мог ее спросить, как, бывало, спрашивал:
"- А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?"
И услышать ответ:
"- Чего же бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? разве коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков соленых?" - и все было бы точно такое же, как до разлуки их, и совсем, совсем иное, потому что оба знали бы, что не разлучатся уже никогда; если бы все это было, то, может быть, Афанасий Иванович понял бы, что царство Божие значит радость вечного свидания любящих друг друга и вместе любящих Его.

XXV

Не будут уже ни алкать, ни жаждать... и не будет палить их солнце и никакой зной, ибо Агнец будет пасти их и водить их на живые источники вод.
И отрет Бог всякую слезу с очей их. И смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло; се, творю все новое (Откр. 7, 16-17; 21, 4).

Для тех, кто больше, чем верит, - кто знает, что это будет, - это уже есть.

Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек (Ио. 8, 51).

Мы, нищие, услышим: "блаженны"; мы, алчущие, услышим: "насытитесь"; мы, плачущие, услышим: "утешитесь".
Гарь сгоревшего мира будет для нас лишь утренней гарью в тумане, смешанной с запахом мяты, полыни и вереска, там, на горе Блаженств. Снова увидим лицо Его, снова услышим голос Его:

"Блаженны нищие духом"...
Небо нагорное сине,
Верески смольным духом
Дышат в блаженной пустыне...
"Блаженны нищие духом"...
Кто это, люди не знают,
Но одуванчики пухом Ноги
Ему осыпают.

В царстве Божьем люди узнают, Кто это.
О, только бы легкой пушинкой приникнуть к ногам Твоим, Господи, в Царстве - Блаженстве Твоем!

<<Предыдущая глава Оглавление

Неизвестное Евангелие. Читать далее>>



Главная | Биография | Произведения | О мережковском | Ссылки | Статьи | Контакты